— Котёнок?
Как сюда залез котенок? Спрыгнуть откуда-то сверху он не мог, разве что с неба свалился. Вскарабкался по надстройке? По стене? При нависающих бортиках?! Икар перебирал вариант за вариантом, и все они выглядели фантастикой чистой воды. Ну хорошо, как-то взобрался. Но как этот чёртов котёнок удержался на крыше до подхода Талоса? Отец говорил: сжался в комок, мяучил… Гладкий цинк. Скользкий цинк. Когтями не уцепишься. Наклон такой, что будь ты хоть трижды кот — съедешь вниз быстрее, чем хотелось бы.
— Талос стоял на перилах, как я. Как сейчас стою я. Но котёнок?!
— Ошибаешься, шалопай.
Инспектор Синид улыбался. Инспектор Синид был в прекрасном расположении духа. Инспектор Синид сбил шляпу на затылок. Он встал близко, слишком близко к перилам, чтобы Икар мог спрыгнуть, не оттолкнув инспектора. Смотреть на Синида сверху вниз было неловко. Это смущало Икара, но он не знал, что сказать, что сделать, чтобы не выглядеть смешным.
— Талос не стоял на перилах?
— Нет. Талос стоял перед перилами, как я. Только я стою лицом к перилам, а твой двоюродный братец — спиной к ним.
— А мой отец?
— Твой отец держал беднягу Талоса за рубашку. И тряс, замечу, со всем усердием.
— Вы там были?
— Еще чего не хватало! Твой отец — честный человек. Он поделился со старым добрым Синидом правдой, а старый добрый Синид пообещал ему вытащить его из дерьма. Из очень глубокого дерьма, шалопай. Из такого не взлетишь даже на самолёте.
Синид изучал Икара с интересом, от которого по спине бежали кусачие мурашки.
— Зачем ты вступил в него, а? В дерьмо? Двоих я не вытащу, не надейся…
— Можно, я слезу? — попросил Икар.
— Что? Нет, нельзя. Позже.
— Как вы узнали, что я здесь?
— У тебя в вайфере — служебный маячок. Транслирует местоположение с точностью до семи метров. Чего тебя понесло на крышу?
— Котёнок, — объяснил Икар.
— Догадался? Чёрт возьми, я выбираю в напарники самого тупого из всех констеблей, а он оказывается самым догадливым! Я что, совершенно не разбираюсь в людях? Ты говорил с Паламедом. Говорил с Никомедом. Парни видели, донесли. Тебе поручили тайно следить за мной, да?! Внутреннее расследование?! Под меня копаешь?!
— Можно, я слезу?
— Успеется. Шалопай, я единственный, кто может спасти твоего отца от тюрьмы. Ты это понимаешь?! Твой отец — убийца…
Лицо Синида изменилось. Кто-то взял инспектора за лицо и смял в ладони. Черты исказились, превратились в бычью морду. Ноздри раздулись, дыхание участилось, влажным паром вылетая из приоткрывшегося, губастого рта. Привычное спокойствие изменило инспектору, как блудливая жена; нет, оно начало изменять раньше, с самого начала разговора, войдя в конфликт с приклеенной улыбкой. Сейчас же конфликт достиг критической точки. Дрожа от ужаса, чувствуя себя ребенком в красной рубашке, беспечно скачущим перед рогами разъяренного бугая, Икар следил, как из Синида наружу лезет другой, неизвестный молодому констеблю человек, а может, вовсе не человек. Подобно алкоголику, сорвавшемуся из завязки в запой, с каждым вдохом — с каждой рюмкой спиртного — инспектор превращался в агрессивного безумца.
«Бесконфликтный он, — вспомнил Икар слова тренера Никомеда. — Адреналина ноль, словно ему надпочечники вырезали. Само спокойствие. Знаешь, малыш, я ему завидую…»
Вряд ли новый Синид вызвал бы зависть у старика. Я встал у него на дороге, понял Икар. Я — помеха, преграда. Был шалопай, стал соперник. Боже, да ведь я пришил ему три пары надпочечников! С ним нельзя соперничать, нельзя загораживать ему путь — это сводит его с ума. Неужели это я довел его до белого каления? Нет, не я, его бесит кто-то другой, я просто подвернулся под руку…
Вся наука тренера Никомеда куда-то делась. Прыгнуть на Синида? Ударить коленом в лицо? Кулаком по темени? Идеи не воплощались в действия: напасть первым? Даже подумать об этом было страшно.
— Я злюсь, — пробормотал Синид. Вряд ли он сейчас говорил с Икаром. — Когда они быкуют, я всегда злюсь. Отец говорит, это золотое дно. Надо потерпеть, говорит он. Нельзя злиться. Я что-то придумаю, говорит отец. Я не хочу, чтобы он что-то придумал. Я хочу так, как есть.
