— Пожамкай и другим передай.
— Зачем? — спрашиваю.
— Чтоб не разболелось.
— А у меня, — соврал я, — и не болит совсем!
— Покажи.
Я и раньше чувствовал, что набил мозоли, но рассматривать при ребятах не хотел. А теперь увидел прорвавшиеся волдыри. Кожа где лепестком висит, а где, как на мяче спущенном, гармошкой бугрится.
Бригадир вложил в мои бедные руки по губке и повторил:
— Жамкай и терпи.
Я сжал пальцы, почувствовал холодную сырость, а потом ударила такая оглушительная боль, что я зажмурился и чуть не выронил эти губки.
— Терпи, терпи! — приговаривает Сергей Семенович. — Дезинфекция.
И я, как факир индийский, сидел зажмурившись и сжимал в кулаках раскаленные угли. Потом эту пытку вынесли и Костя, и Борька, и Васька. У всех оказались мозоли.
Но зато зал уже в первый день стал другим и с каждым днем хорошел и наряжался. А когда мы закончили наше двухнедельное привитие трудовых навыков, до готовности номер один залу не хватало нескольких мазков.
А мозоли больше не болели. Не знаю, каким чудесным бальзамом смочил губки Сергей Семенович!
Хитролобый — хорошо это или плохо? Так меня Бун назвал, когда я внес одно предложеньице…
Была суббота. Строители отдыхали. Мы без них работали, чтобы не выходить в понедельник. Последнее дневное задание выполнили рано — в первом часу. Мылись. И Арнольд Викторович руки мыл. Все страшно довольные. Во-первых, трудовые навыки привились вполне успешно. Доказательство — мозоли. Во-вторых, мы действительно здорово поработали, от души. И, в-третьих, конец все-таки! Шабаш! Как не быть довольными?
Я и говорю Буну:
— Давай к нему подкатимся?
— К кому?
— К Арнольду Викторовичу.
— С чем?
— Да с рекомендацией в комсомол! Момент больно подходящий!
— Хитролобый же ты! — обозвал меня Бун и даже головой помотал, но пошел за мной.
Пойти-то он пошел, а толку мало: знаю, что из него и слова в таком деле не выдавишь. В лучшем случае мне поддакивать будет. И на том спасибо!
— Арнольд Викторович! Есть, — говорю, — просьба.
— Где? — смеется. — Не вижу!
— А вы присмотритесь! Мы ведь в восьмой класс перешли… Знаете, что такое восьмой класс? Это — начало юности! Нам Клавдия Корнеевна сказала… Верно, Бун?
Бун головой кивнул. Арнольд Викторович тоже согласился:
— Клавдия Корнеевна зря не скажет.
Я с духом собрался и выложил самое главное:
— Хотим, Арнольд Викторович, в юность комсомольцами войти! Вы как смотрите?
— Положительно, — говорит, — смотрю.
Я ждал, что он догадается и сам рекомендацию предложит, но он ничего не добавил. Стоит и ждет. Пришлось мне говорить дальше:
— Положительно — это, конечно, хорошо! Мы очень благодарны! Но нам бы еще и рекомендацию! Верно, Бун?
Бун опять меня головой поддержал.
— Пионерская, — говорю, — у нас есть, а нужно еще комсомольскую… Если бы вы нам… Если можете, конечно…
— Комсомольскую не могу, — сказал Арнольд Викторович, и мне показалось, что Бун перестал дышать, да и у меня в горле пересохло. — Я вам дам рекомендацию как член партии. Годится?
От радости я плохо помню, что еще говорил Арнольд Викторович. Он, вроде, хвалил нас с Буном и несколько раз повторил, что верит нам. Потом он подозвал Костю Сажина и Ваську Лобова и сказал:
— Давайте знакомиться!
Мы на него уставились, как неграмотные на интеграл.
— Через три дня — поход, — объяснил Арнольд Викторович. — Я буду руководить группой особого назначения. Вы — моя команда.
Мы так и присели. Значит, и Арнольд Викторович в поход идет! Если б кто другой из взрослых, мы бы не обрадовались, а с Арнольдом Викторовичем — одно удовольствие! Он зудить и оберегать не будет!
— Физкульт!.. — крикнул Костя Сажин, а мы рявкнули: — Ура!
— Так вот, товарищи гоновцы! Товарищи из группы особого назначения! Копите силы! — сказал Арнольд Викторович. — В походе могут быть потертые ноги, вывихнутые руки, насморк, кашель, температура. Это может быть в любом походе и с любым человеком. С любым, кроме вас! Мы с вами — группа особого назначения. У нас с вами есть только одно право: нести двойной груз — свой и товарища, который ослаб…
Арнольд Викторович посмотрел, как мы реагируем. И вдруг громко произнес:
