Он так и сделал.
Шагнул в чуждый холод. Заплатил своим теплом. Не жалко.
Поднял брошенную жизнь. Обронил часть своей. Не заметил.
Отдышал, отпоил, отогрел больную красавицу.
Ах, у нее не было своих сил на жизнь. Жила его силами. Его жизнью.
Он был замечательно хорош. Умен. Красив. Романтичен. Он был такое роскошное обстоятельство жизни, о котором даже не мечталось.
Кружил голову легкий кайф появления с ним на людях.
Уже шлифовалась кожа на месте недавних ран и рубцов.
Она услышала мерный ток крови в себе и поняла, что обрела свои силы.
Она заметила, что он докучает ей, и поняла, что обретает свою жизнь.
Предстала пред ним и сказала, что устала притворяться счастливой.
Улыбнулась красивыми зубами — к чему мучить друг друга.
«Ты ввел меня в дом пира, и знамя надо мною любовь».
«Делая добро, не унывайте…» — читал он в Книге. Мужчина. Гигант, способный вернуть жизнь погибающей душе, снести отвержение, не потеряв себя. Гиганты не теряются. Нет такой дыры в мире, где они могут кануть бесследно.
Она преградила поток его любви — «больше не нужно», — и эта лавина рухнула вниз. Он удержался, бледен и горд. Ушел, унося с собой свои миры.
И только та часть его, что была отдана ей безоглядно, ныла ему вослед в неутолимой тоске. Его любовь, помещенная в эту женщину, все молила, молила забрать ее с собой…
* * *
Возвращаюсь к письму.
«…Вы пишете, что Вам, возможно, просто не повезло и Вы не смогли найти пару, а может быть, судьба такая — перестрадать и жить одному.
Что тут скажешь…
Вы — редкая и красивая птица. Любая рациональная пара — для Вас компромисс.
Но ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ существует!!!! Вы умеете молиться?
Ну хоть как-нибудь?
Впрочем — не важно…
Ваша жизнь и так — вопль-молитва о такой паре.
Но все-таки лучше озвучить этот вопль словами. Бог порой настаивает на форме.
Ваш возраст прекрасен.
Не может не произойти что-то хорошее, как у Грина в рассказах.
Вы — персонаж оттуда (ну Вы понимаете, я говорю о внутренних странствиях).
Не важно, что пишут, главное — кто пишет. Я не имею в виду тексты раскрученных авторов. Я о другом говорю.
Это вот, например, у Гессе есть „Степной волк“ — люблю, — а есть „Нарцисс и Гольдмунд“ — почти никто не знает этой вещи, а я все равно люблю, потому что это Гессе, там его интонации, те же межстрочия и интуиции, за которые его полюбила.
Мне так смешно читать, что Вы думаете, будто из-за моего образования я должна была стать „инокиней по духу“, а осталась человеком светским.
Ну что сказать? Мне немного смешны святоши по виду. Благостные и постные, которым непременно надо сменить вид, чтобы сменить содержание. Бог вряд ли вообще их вид замечает.
Он по-другому смотрит и видит.
Я не хочу себя противопоставлять другим людям этакой своей „духовной продвинутостью“.
Это дутая категория.
Светлая сострадательная старушка, которая никого не осуждает, для меня такая же святая, как и честный монах, проживший жизнь в аскезе (речь о подлинном иночестве).
Я не религиозна. Совсем. Я верю в Бога, да. Живу так, чтобы сделать больно наименьшее количество раз.
Если любовь к ближнему есть главная заповедь, то рядом с тем, кто любит людей по-настоящему, всегда тепло и чувствуешь себя рядом.
Рассмеялась, прочитав Вашу фразу о том, что Вы часто флиртуете и Вам нравится это делать.
Ну и на здоровье!
Со мной же не флиртуете? Со мной — это же внегендерный диалог, я правильно понимаю?
Не надо в меня влюбляться, я сразу прошу и честно.
Потому что это очень легко как-то обычно с мужчинами случается.
А у меня комплекс верности в браке и комплекс вины внутри. Вот сестра из меня хорошая получается.
Что это я распереживалась…
И знаете что?
Я набираю письмо второй раз. Первое — пропало, испарилось прямо перед отправкой…
Пропавший вариант не восстанавливала. Писала наново. И не стала писать то, что было в том письме. Там было обо мне.
Но до этого уровня откровенности может дело и не дойти.
Вы — хороший.
Лика».
