* * *
«…Пожалуйста, не переживайте.
Я ничего плохого Вашей фотографии не сделаю.
Хотите, удалю из папки — и все?
У Вас непонятное чувство? Более всего мне понятны непонятные чувства. Шучу.
Знаете, мне всегда жаль людей, чьи лица растиражированы на рекламных изображениях.
Они захватаны чужими глазами настолько, что не могут не ощущать некоего вторжения в себя, понимаете?
Посылая кому-то свое лицо, мы словно отдаем часть себя.
Одну из мириад защитных пленок добровольно сдираем с себя и отдаем… но я не сделаю Вам плохо.
Вы такой деликатный, Игорь, пишете: „Простите, если внес какую-то сумятицу в Вашу жизнь…“.
Знали бы Вы мою жизнь, ничего такого бы на себя не возлагали.
Сумятица — безмятежность, это обычная траектория моего маятника.
Если и есть Ваш вклад в его движение, то сам маятник подвешивали не Вы…
Что сказать о Вашем лице?
Вы прекрасны на этом фото. Эстетически — просто балдеж сплошной. Серебристо-серая с лиловым гамма, лицо и костюм — все в одном решении. За этим стоят вкус, умение отсекать лишнее…
Лика».
* * *
Как жаль, как жаль, что не осталось его писем…
Сейчас приходится реконструировать прошлое по легким следам, гадательно, и неизвестно — правильно я толковала его слова или превратно.
Вот письмо, в котором я первый раз с ним прощаюсь.
С чего мне вздумалось прощаться? Ну как же, от большой гордости. Чтобы быстренько распрощаться первой, пока меня не бросили. Женские штучки…
А признаки его утомленности общением со мной почудились в его словах: «Наша переписка долго не продлится — поле слишком сильное».
И как дурацки я все истолковала! И дрожащими от гордости пальцами наклацала такой бред:
«…Игорь, и Вам спасибо!
Было очень приятно разговаривать.
И немного жаль расставаться: „Расставанье — маленькая смерть“.
То, что я могла бы рассказать о себе, не сильно отличается от того, что написано в рассказах, так что жалеть не о чем.
Мне будет приятно раскланиваться с Вами время от времени на форумах.
Значит, считаете, что лицом Вы похожи на Аль Пачино?
Больше всего люблю его в „Запахе женщины“ и еще в одном фильме, старом-старом, где он молодой совсем (естественно!) играет автогонщика, влюбляющегося в одну смертельно больную сумасбродную женщину и остающегося с ней до ее скорой смерти. И взрослеет рядом с ней непоправимо…
Мне ужасно жаль, что Вы не хотите более разговаривать со мной.
Но я понимаю — почему. Или мне кажется, что понимаю. Да не важно.
Пусть Ваш экзистенциальный кризис счастливо завершится.
Лика.
P. S.
Да, молиться мне было проще всего, когда я была страшно зла на Бога и просто начинала с Ним ругаться. Было за что. Он не очень-то со мной церемонился… Так вот, накричавшись в небеса, потом слышала ответы, невозмутимые и понятные.
Иногда не сразу.
Но ощущение услышанности было всегда, в таких вот случаях ругни.
Просто покажите Ему список качеств Женщины Вашей Мечты.
Может быть, Бог рассмеется».
Он не замедлил с ответом.
Журил меня за то, что я все не так поняла. Он сам боится наскучить.
А вовсе не устал от нашего стремительного узнавания и духовного соприкосновения. Просто не хочет быть назойливым. Не хочет влезать в «счастливую семейную жизнь».
«Я всегда рад Вашим письмам. Я жду их. Я думаю о них, о Вас».
«…Я понимаю Вас, Игорь.
Зеркально отобразилось во мне желание не наскучить и сбежать, не дождавшись первых знаков вежливой холодности.
„Счастливая семейная жизнь“, говорите?
Она в нашей семье есть у мужа моего замечательного и у всех детей.
А я просто на это кладу себя всю.
Я не любила его, когда выходила замуж, просто воспользовалась его предложением, как убежищем. Мне было все равно — замуж или повеситься (по крайней мере, так казалось тогда).
Он знал это, все было озвучено мной.
Он сделал тогда и делает сейчас все для того, чтобы я не ранилась о жизнь.
И если бы любовь можно было заслужить — он бы ее заслужил.
Я отношусь к нему со всей возможной любовью, нежностью, никогда не изменяла ему и, думаю, не изменю.
Он страшно меня любит, гордится тем, что я принадлежу ему, гордится всем, что есть во мне. Говорит, что я заполнила ту часть его, которая была пуста и вопила о заполнении.
