Проходит всего лишь несколько дней после того, как мы закрепились на горе Стрепет, а Евгений уже торопит:
— Папа, пора за работу.
Положение на фронте тяжелое. Немцы прижимают части Красной армии к перевалу в глубине гор. Они накапливаются в станицах, чтобы отсюда прорваться в предгорья, в обход Новороссийска. Они мечтают перевалить через Кавказский хребет, хотят захватить Закавказье, пройти в Турцию, в далекую Индию… Надо закрыть врагу все дороги к морю — рвать мосты, железнодорожные пути, шоссе.
— Прежде всего, — говорит Евгений, — мы должны знать каждую кабанью тропку, каждый лесок, каждую горку вокруг лагеря. На проводников надежда плоха. Да и не пристало нам с няньками ходить. Я хочу наладить агентурную разведку: в каждом хуторе, в каждой станице мы должны иметь своих друзей. Пойду искать их — у меня есть кое-какие адреса. Кстати захвачу с собой несколько человек из нашей дальней разведки: пусть походят со мной, попривыкнут.
И Евгений приучает наших горожан к далеким переходам. Он учит инженеров и директоров, экономистов и научных работников ходить цепочкой, знать свое место в строю, определять направление по солнцу, по звездам, по коре дерева, по узору на срезе пня. Учит находить кабаний след на тропе и поясняет: если след свеж, можно итти спокойно — тропа не заминирована. Раз навсегда он запрещает громко разговаривать в пути, курить без разрешения, кашлять и чихать.
— Когда захотите кашлять — жуйте рукав, захотите чихать — чихайте в рукав. Но только без звука.
Он учит аккуратно складывать вещи, носить рюкзак, учит отдыхать, используя каждую минуту на привале.
Евгению помогают наши охотники Сергей и Данило Мартыненко и наш «лесной профессор». И люди идут, карабкаются на кручи, переходят быстрые речки, на привалах валятся пластом от усталости, но все-таки делают то, что полагается делать разведчикам в горах.
Помню один небольшой эпизод…
Надо сказать, что недалеко от нас стоит гора Ламбина. Она названа так по имени какого-то грека, который когда-то выжигал здесь известь. Гора свободна: немцы не построили на ней своих дзотов и партизаны не закрепили ее за собой.
Во время одной из наших разведок на северном склоне горы мы обнаружили в кустах у тропинки маленький родничок.
Все роднички на ближайших тропах мы берем на строгий учет: без воды не прожить во время походов. На песке около этого родничка мы заметили следы. Сразу разобраться в них не сумели, но решили узнать, кому известен этот родник и кто сюда ходит за водой. Я поручил Литвинову засесть в кустах у родника.
На следующий день Михаил Денисович вернулся и привел с собой «гостя». Литвинов рассказал:
— Пришел я и залег. Лежу на животе, впереди винтовка, сбоку гранаты. Притаился и слушаю. Тишина. День солнечный, жаркий. Лежу час, лежу другой. Ни души. Скучно. Ко сну клонит. Я даже щипать себя начал, чтобы не захрапеть… Вдруг, на мое счастье, птичка прилетела. Не знаю, как ее зовут, но брюшко у нее, как яичный желток. Попрыгала, повертелась, взлетела на высокую ветку и громко зачирикала. Откуда ни возьмись налетела целая стая, уселась у воды и стала пить. Напилась и давай играть. А я рад: все-таки развлечение, не уснешь. И каких только птиц тут не было, Батя! И с красным пузиком, и с желтым, и с синими крылышками, и с белыми, и с пегими. Одним словом, представители всех пернатых. Играли долго. И вдруг ни с того ни с сего вспорхнули и улетели. Будто ветром их сдуло. Я вспомнил лекции нашего почтенного «лесного профессора» и решил: человек идет. Замер. Даже дышать боюсь. Лежу пять минут, лежу десять. Никого. Ни птичек, ни человека.
Лежал, лежал и так истомился, Батя, что, сознаюсь, решил закурить. Только сунул руку в карман, чтобы кисет вынуть, как кусты зашевелились, показалась винтовка, а за ней немец. Я замер. Немец огляделся, меня не заметил, успокоился, положил винтовку на землю и начал пить. Тут я вскочил — и к нему. Надо думать, вид у меня был устрашающий. Во всяком случае, немец растерялся, и я успел схватить его винтовку. Ну, а когда винтовка оказалась в моих руках, ему ничего не оставалось, как слушаться меня беспрекословно. Мы шли с ним всю дорогу и молчали. О чем он думал, не знаю. А я дал себе слово впредь верить любой пичужке. Одним словом, получите немца. А мне разрешите закурить…
