Она немного успокоилась только тогда, когда утренний свет заглянул в щели между шторами. Елена уверяла себя в том, что Гольфельд поступает совершенно бескорыстно. Разве он тоже не приносит себя в жертву? Ведь он любит ее, только ее, а должен принадлежать другой. Имела ли она право еще больше затруднять ему исполнение священной обязанности своими жалобами? Он предлагал ей следовать вместе с ним по нелегкому жизненному пути; могла ли она проявить слабость и малодушие, если он рассчитывал на ее силу воли? И если он найдет девушку, которая удовольствуется дружбой, хотя с полным правом может требовать любви, разве Елена позволит другой превзойти себя в самопожертвовании?
С лихорадочной поспешностью Елена схватила с ночного столика звонок и вызвала горничную, чтобы та помогла ей одеться. Она решила быть мужественной, но прежде всего должна была узнать имя той, которую Гольфельд считал способной взять на себя эту трудную миссию. Она мысленно перебирала всех своих знакомых девушек, но не было среди них ни одной, которую она тотчас не отвергла бы.
Время, когда она обычно по утрам пила кофе с баронессой и Гольфельдом, еще не наступило, но Елена была больше не в состоянии сидеть в своей комнате и велела отвезти себя в столовую в кресле, так как из-за слабости не смогла бы сама дойти туда. К своему великому изумлению, она узнала от лакея, накрывавшего на стол, что баронесса уже с полчаса как ушла гулять. Это необычайное явление было в данный момент очень удобно для Елены, потому что в окно она увидела Гольфельда, прохаживавшегося по площадке перед домом и не подозревавшего, что за ним наблюдают. У него явно было прекрасное настроение, время от времени он с удовольствием подносил ко рту сигару, и на его губах играла бессознательная улыбка, позволявшая видеть прекрасные зубы. На его лице не было и следа той борьбы, которая мучила всю ночь Елену. Он вовсе не походил на жертву рокового стечения обстоятельств. Или, быть может, это так проявлялась его сильная мужская воля?
Фрейлейн фон Вальде нахмурилась.
— Эмиль! — резко вскрикнула она.
Гольфельд от неожиданности вздрогнул, но быстро подошел к окну и помахал шляпой в знак приветствия.
— Как! — воскликнул он. — Ты уже здесь? Можно мне подняться к тебе?
— Да, — уже мягче ответила Елена.
Через несколько минут Гольфельд вошел в столовую. Его лицо теперь было очень серьезным. Он бросил шляпу на стол и пододвинул стул к креслу девушки. Нежно взяв ее за руки, он заглянул ей в лицо и был, очевидно, поражен его землистым цветом и потухшим взглядом.
— Ты неважно выглядишь, — участливо произнес Гольфельд.
— Это тебя удивляет? — отозвалась Елена, не будучи в состоянии избавиться от неприятного осадка. — К сожалению, я не обладаю способностью через несколько часов после тяжелого испытания смотреть на жизнь так же весело, как и до него. Я завидую тебе.
Елена с упреком посмотрела на его лицо, имеющее цветущий вид. Гольфельд в душе проклинал свою утреннюю прогулку, вернее то, что был неосторожен, дав волю мыслям о Елизавете и будущей победе над ней, и с живостью ответил:
— Ты несправедлива, Елена, если судишь только по моему внешнему виду. Что же, по-твоему, человек, которому приходится примириться с необходимостью, должен жаловаться и плакать?
— Ну, до этого тебе, кажется, очень далеко.
Им овладела необоримая досада: эта уродка осмеливается выговаривать ему! Несмотря на то что он прилагал все усилия, чтобы заставить Елену поверить в его пламенную любовь, он находил, что со стороны несчастной горбуньи было неслыханным самомнением воображать, что она может внушить подобное чувство. Ему стоило большого труда сдержаться, однако он все же пересилил себя и даже сумел изобразить меланхолическую улыбку, что сделало его еще интереснее.
— Если ты узнаешь, почему у меня только что был такой веселый вид, то, вероятно, пожалеешь о своем упреке, — сказал он. — Я представлял себе тот момент, когда подойду к твоему брату и скажу: «Отныне Елена будет жить в моей семье». Не отрицаю, что я думал об этом с чувством глубокого удовлетворения, потому что твой брат всегда с подозрением относился к моим чувствам, дорогая.
