— Скажи мне, ради бога, куда ты едешь, Гельвиг?
— С твоего разрешения — прямо в X.! — прозвучал упрямый, насмешливый ответ.
— Но ведь по дороге туда не было никакого пригорка! Ты не в своем уме, Гельвиг… Остановись, я хочу вылезть! Я вовсе не желаю выпасть из экипажа и поломать себе кости. Да остановишься ли ты наконец?
— Я опрокину экипаж?! Ну, это было бы в первый раз за всю мою жизнь, — хотел, по-видимому, сказать правивший, но раздался страшный треск, и говоривший внезапно остановился. Послышалось фырканье, стук копыт лошади, поднимавшейся на ноги, а затем она, высвободившись из постромков, умчалась как бешеная.
— Вот те и на! — проворчал первый из говоривших, поднимаясь с мокрого, свежевспаханного поля. — Гельвиг, Бём, вы живы?
— Живы! — отвечал Гельвиг, но в его слабом голосе не слышалось уже ни самонадеянности, ни насмешки.
Маленький экипаж, в котором три приятеля выехали утром из своего родного городка X. на охоту, лежал колесами вверх возле злосчастного пригорка. Топот умчавшейся лошади давно затих, и темная ночь скрыла печальные последствия самоуверенности Гельвига.
— Не оставаться же нам тут ночевать, однако! Тронемся в путь! — напомнил уже более бодрым голосом Гельвиг.
— Разумеется, — проворчал толстяк, один из потерпевших, — я не намерен ночевать в этом логовище, придумай лишь способ выбраться на дорогу… Я не двинусь отсюда, пока не будет света! Хоть я и заполучу от этой сырости ревматизм, но все же не желаю сломать себе шею в ямах и канавах этой милой местности.
— Не говори глупостей, доктор, — сказал третий собеседник. — Не можешь же ты сидеть тут, пока мы с Гельвигом доберемся до города и вышлем тебе помощь. Я уверен, что мы можем выйти по полю на проезжую дорогу. Идем…
Толстяк проворчал что-то, но согласился с приятелями. Идти было неудобно, комья земли приставали к охотничьим сапогам. То и дело они попадали в лужи, обдававшие их жидкой грязью. Наконец путники добрались до проезжей дороги и мужественно продолжили путь.
Подходя к городу, они увидели быстро приближающийся свет, и скоро Гельвиг узнал ярко освещенное фонарем лицо своего привратника Генриха.
— Это вы, господин Гельвиг? — воскликнул тот. — А барыня уже думает, что вы разбились насмерть!
— Откуда же она знает, что с нами случилось несчастье?
— Недавно к гостинице «Лев» подъехала повозка комедиантов, а за ней шла наша лошадь. Хозяин гостиницы и привел ее к нам. Барыня очень испугалась и послала меня с фонарем искать вас, а Фридерике велела заварить ромашки.
— Ромашки?… Ну, мне кажется, стакан глинтвейна или по крайней мере кружка пива помогли бы скорее.
— Я тоже так думаю, господин Гельвиг.
— Ну, иди вперед с фонарем. Пора нам наконец по домам!
На городской площади товарищи по несчастью молча расстались, пожав друг другу руки.
Утром на всех углах улицы были расклеены красные афиши, объявлявшие о прибытии знаменитого фокусника Орловского, и молодая женщина ходила из дома в дом, предлагая билеты на представления. Женщина была очень красива, но лицо ее было бледно как мел, и когда она изредка поднимала опушенные золотистыми ресницами веки, темно-серые глаза бросали трогательно-кроткий взгляд.
Она пришла и в дом Гельвига, самый красивый на площади.
— Барыня, — сказал Генрих, отворяя дверь в комнату нижнего этажа, — пришла жена фокусника.
— Что ей нужно? — спросил строгий женский голос.
— Ее муж дает завтра представление, и она хотела бы продать билет.
— Мы истинные христиане, и у нас нет денег на такие глупости. Скажи ей, чтобы она уходила.
Парень затворил дверь и смущенно почесал затылок, ведь жена фокусника все слышала. Ее бледное лицо вспыхнуло, и тяжелый вздох вырвался из груди…
В это время выходившее в холл маленькое окошечко отворилось и мужской голос попросил один билет. В руке молодой женщины очутился талер, и прежде чем она успела поднять глаза, окошко захлопнулось и задернулось зеленой занавеской. Добродушно улыбающийся Генрих отворил входную дверь, и бедная женщина побрела дальше.
Привратник вошел в комнату своего хозяина. Это был небольшого роста старый человек с худым и бледным, но удивительно добрым лицом.
