Что крамольного находили наставники Сосо в изъятой книге? Какие недопустимые идеи впитывает нарушитель семинарских правил даже «на церковной лестнице», когда его товарищи беззаботно спят?
Комментируя этот эпизод из жизни молодого Иосифа Джугашвили, Роберт Конквест отмечал: «доктор Шарль Жан Мари Летурно (1831—1902) был автором целой серии книг, посвященных «эволюции» собственности, брака, политики, религии и так далее... В целом эти книги представляют собой обширные и невероятно скучные энциклопедии разнообразных знаний, составленные тогдашним французским радикалом... «Литературное развитие различных рас человечества» представляет собой произведение на 574 страницах. То, что Сталин взялся читать эту книгу, свидетельствует как о его тяге к самообразованию, так и о скуке (курсив мой. — К. Р.) семинарской жизни».
Эта цитата — яркий пример того, каким образом извращается представление о психологии личности Сталина западноевропейскими «исследователями», подловато сдабривающими «ложками дегтя» свои сочинения.
Представим себе еще прохладную мартовскую темную ночь
1897 года, когда утомленные дневными молитвами сверстники Сосо уже целый час предаются блаженному сну, забравшись в теплые постели, и даже дежурный надзиратель Мураховский шляется по опустевшим коридорам семинарии, возможно, лишь потому, что вынужден сходить в туалет. И лишь юный провинциал из Гори, забравшись на лестницу якобы от скуки (?), читает при тусклом свете одинокой едва мерцающей лампочки скучнейшую книгу «свихнувшегося» на энциклопедических сведениях француза.
С таким же успехом можно утверждать, что герой Достоевского, ценимого на Западе за раскрытие тайн русской души, убивает старуху процентщицу тоже просто от скуки. Это нахальное извращение сути и существа поступков Сталина, и оно пронизывает всю мифологическую антисталинскую литературу.
Чего больше в оговоре Конквеста — да и в других подобных перлах недоброжелателей вождя — подлости, наглости или откровенного идиотизма?
23 июня 1927 года И.В. Сталин в ответе С. Покровскому писал: «Начав переписку с Вами, я думал, что имею дело с человеком, добивающимся истины. Теперь, после Вашего второго письма, я вижу, что веду переписку с самовлюбленным нахалом, ставящим «интересы» своей персоны выше интересов истины. Не удивляйтесь поэтому, если в этом коротком (и последнем) ответе я буду прямо называть вещи своими именами».
Рассмотрев далее точку зрения Покровского, где Сталин отметил, что «упрямство и самонадеянность» его адресата «завели его в дебри», он указал ему на непонимание предмета, о котором тот рассуждал. «Не ясно ли из этого, — резюмировал он, — что Вы ни черта — ровно ни черта — не поняли в вопросе перерастания буржуазной революции в пролетарскую?» Письмо завершалось констатацией: «Вывод: надо обладать нахальством невежды и самодовольством эквилибриста, чтобы так бесцеремонно переворачивать вещи вверх ногами, как делаете это Вы, уважаемый Покровский. Я думаю, что пришло время прекратить переписку с Вами».
Обратим эту отповедь вождя всем его «заблуждающимся» недоброжелателям. Нет, не «скука» вынуждала юного семинариста преступать навязанные нормы и порядки. Он ищет истину. Он уже утвердился в правильности своих негативных взглядов на состояние общества. Убеждения в порочности произвола царских чиновников и всей государственной системы, навеянные книгами и собственными мыслями о страданиях народа, бедственным положением матери, перерастали в его сознании в потребность действия. В уяснение возможности применения своих сил. Он ищет ответы на извечные вопросы: «С чего начать?» и «Что делать?».
Конечно, пытливый и ищущий юноша не мог избежать и «модного» влияния вдохновителя молодежи Тургенева. В архивах сохранилось свидетельство, что после прочтения книги «Отцы и дети» он «поставил вопрос: насколько можно верить авторитету известных лиц, должны ли мы без критики принимать взгляды того или иного ученого». Эти вопросы вызвали большие споры.
«Подвергай все сомнению» — эта истина уже крепко запала в его ум. Сначала занятия в нелегальном кружке были бессистемными. Юношей воодушевляла сама запретность совершаемых действий, противоречащих установленным административным правилам, носившая романтический ореол и волнующая таинственностью встреч единомышленников. Но с увеличением состава участников «тайного общества» возникла необходимость в разработке программы.
