Главная квартира русской Ставки находилась в Барановичах. Дядя царя — Николай Николаевич — не был способным полководцем, но и не все определялось талантами военачальников. За сутки войны только в обороне артиллерия пожирала 45 000 снарядов, тогда как все военные заводы давали за день только 13 тысяч; скоро выяснилось, что не хватает винтовок, а для имевшихся — патронов. Часть солдат была без сапог, люди отмораживали ноги; и там, где были перебиты офицеры, началась массовая сдача в плен.
В солдатских бараках сидел почти миллион человек; их не отправляли на фронт из-за отсутствия обмундирования. Ратники ехали на передовую под германские пулеметы с палками, в гражданской одежде, прикрыв ее шинелями.
С началом войны Иосиф Джугашвили оставил мысли о побеге. Бежать было некуда. Он ждал вестей о событиях извне, а они за Полярный круг доходили медленно. Почта прибывала только 8—9 раз в год; за лето в Курейку заходил лишь один пароход. «В 1914 г. в конце сентября, — пишет ВА Швейцер, — когда последняя баржа пришла в Туруханский край... я застала тов. Сталина в селе Монастырском, он гостил здесь у Сурена Спандаряна».
В Курейку он вернулся один; Свердлов получил разрешение остаться в Селиванихе. Предстояла очередная долгая зима, удручавшая своим однообразием и ощущением полной затерянности в этом краю бесконечных просторов и суровых холодов. Где-то далеко за таежными буреломами и горными хребтами остались земля его детства и юности; казалось, что в ином мире пребывала и сама Россия. Теперь это был еще более отдаленный мир. Взбесившийся мир, где над окопами рвалась орудийная шрапнель, где пулеметные очереди косили солдат и офицеров, где инженеры и ученые придумывали все более изощренные средства для массового убийства людей.
На фоне всеобщего безумия проблемы одинокого ссыльного уже совершенно ничего не значили. Он отдавал себе в этом полный отчет. Вторую северную зимовку он встретил уже во всеоружии практического опыта, но теперь, после крушения планов побега, его все больше одолевала ностальгия. Всматриваясь в покрытую снегом равнину, сливающуюся у горизонта с низко нависшим серым небом, он мысленно возвращался на Кавказ, перебирая в воспоминаниях картины природы, запечатленные с детства. Зелень, покрывающая склоны гор, прозрачная свежесть горных ручьев и рек, оживленная суета на узких улочках и базарах южных городов — все это казалось видениями, существовавшими вне реальности.
Резкая метаморфоза его настроений не подлежит сомнению. В письме жене С. Аллилуева 25 ноября 1914 года он пишет: «Очень-очень Вам благодарен, глубокоуважаемая Ольга Евгеньевна, за Ваши добрые и чистые чувства ко мне. Никогда не забуду Вашего заботливого отношения ко мне!
...Посылку получил. Благодарю. Прошу только об одном — не тратиться больше на меня: Вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, — и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге».
Конечно, минувший год многому научил его. Дом из растрескавшихся бревен, в котором жил Сталин, стоял на возвышенности рядом с широким Енисеем. Зимой его чуть не до крыши заносило снегом. Поселение находилось на месте впадения в Енисей быстрой речки Курейки. На берегу было разбросано несколько деревянных домишек, отстоявших на большом расстоянии друг от друга. Он быстро усвоил навыки и приемы, с помощью которых местные жители добывали рыбу. Рыболовные принадлежности он покупал у приезжавших в стан торговцев, а лесу изготавливал сам. Но было ли это праздной страстью? Развлечением? Вряд ли. Конечно, рыбалка скрашивала одиночество, но она стала и необходимым условием существования.
В феврале 1915 года тайком от стражников в Курейку приехали гости. Как вспоминала Вера Швейцер, она и Сурен Спандарян в «бесконечную полярную ночь», на собаках по Енисею через безлюдные пространства, «под несмолкаемый вой волков» проехали 200 километров.
