«Я постараюсь.»
Диалог не занял и десятой доли секунды.
— Колдун не умеет делать амулеты? Наверное, ты плохой колдун.
— Вы правы, о великий. Я плохой колдун.
— Плохой колдун — хозяин сильного джинна? Как же ты управляешь им?
— Позвольте объяснить…
— Позволяю.
Гюнтер сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду. «И не пытайтесь!» — сказала ему вчера доктор. Сейчас Регина молчала. Нет, он всё же попытается — другого выхода ему не оставили. Если Кейрин-хан умён, он поймёт.
— Я не управляю Натху при помощи амулета или иного колдовства. Джинн — мой сын. Мой родной сын. Как отец управляет сыном?
— Как? — заинтересовался хан. — Плетью?
— Словами. Говорит, что можно, чего нельзя. Велит что-то сделать или чего-то не делать. Мне казалось, так у всех…
— Не у всех, колдун.
— Тем не менее, в наших отношениях с сыном нет никакого волшебства.
С минуту Кейрин-хан молчал, покачиваясь с пятки на носок. Мерно скрипели половицы. Звук был гипнотическим, усыпляющим. Гюнтер не выдержал, моргнул.
— И он тебя слушается?
— Не всегда, — честно признался кавалер Сандерсон. Улыбка хана была ему ответом. — Натху ещё ребёнок. А дети бывают непослушны.
— О великий, — напомнил хан.
— Дети бывают непослушны, о великий.
— Непослушный джинн, — Кейрин-хан отвернулся от Гюнтера. Он ни к кому не обращался, он размышлял. От его тона мурашки бежали по телу. — Непослушный аль-ма̀рид. Нет, хуже: непослушный ифрит. Аль-марид — твой сын, колдунья. Сын колдуна — ифрѝт[8], в том нет сомнений. Ифриты могучи, но глупы. Их поступки непредсказуемы. Их желания буйны. Это плохо. Опасно.
Хан прошёлся по комнате взад-вперёд, выглянул в окно. Ифриты глупы, мысленно повторил Гюнтер. Натху — ребёнок, его наивность легко принять за глупость. Объяснить это Кейрину? Сейчас Гюнтер уже не был уверён, что хан его поймёт.
Ему сделалось зябко, когда Кейрин остановился перед ним.
— Я вижу две стороны монеты, колдун. Ты или искусный лжец…
Пауза повисла топором. Вот сейчас хан кликнет стражу и прикажет отрубить лжецу голову.
— Или ты говоришь правду.
— Я бы не осмелился…
Повелительный жест заставил Гюнтера умолкнуть.
— Допустим, ты честен.
У Гюнтера отлегло от сердца. Так, самую малость.
— Шейх Абу Аббас сказал по этому поводу следующее: «Запрещено убивать джиннов без причины. Так же, как не разрешено неоправданное убийство человека, так и убийство джинна без уважительных причин считается запретным. Притеснение в любой форме и в любом проявлении считается запретным. Даже притеснение неверующих джиннов порицаемо и запрещено». Но джинн, который не слушается, не может находиться в моём городе. Он должен либо умереть, либо уйти, либо повиноваться. Повиноваться мне, и не с помощью жалких слов убеждения. Ты не умеешь делать амулеты? Ничего, это простительно. Зато она умеет.
Указующий перст упёрся в доктора Ван Фрассен:
— Смотри внимательно, колдун. И ты смотри, чародейка. Смотри и слушай.
Кейрин-хан извлёк что-то из-за пазухи, раскрыл ладонь. На ладони хана, словно вырезанной из твёрдого старого дерева, лежал брелок: серебряная флейта. Миниатюрная копия флейты Регины Ван Фрассен.
— Вот амулет, который даёт мне власть над джинном Артуром. Ты ведь знаешь, что это такое, чародейка?
— Знаю, о великий.
Лицо доктора осталось бесстрастным, но по тому, как женщина машинально удвоила ментальные блоки, закрыв свой мозг от любых посягательств, Гюнтер понял: она потрясена. Сбита с толку. Не понимает, что происходит.
Умножить всё это на десять, и мы получим кавалера Сандерсона.
— Ты сделаешь такой же для сына колдуна. Если что, пусть колдун тебе поможет. Понадобится ювелир — скажите Абд-аль-Ваккасу. Он пришлёт вам мастера. Ювелир сделает амулет — такой, как вы скажете — а ты научишь колдуна, как наполнить его волшебной силой. Или сделаешь это сама, мне всё равно.
Хан помолчал, что-то прикидывая.
— Я милостив. Даю вам три дня. Через три дня амулет должен быть у меня. Это моё последнее слово.
У дверей Кейрин-хан остановился.
— Мне донесли, что вы привели в город живых чудовищ. Где они?
— Здесь, о великий. В подвале.
— Ключ от подвала?
— Он у меня.
Кейрин молча протянул руку, и Регина вложила в неё ключ.
