Перевод Г. Александрова и К. Глазуновой
Мы поехали в деревню. Мы — это каймакам[47], начальник жандармского отделения, уездный писарь, я… — всего восемь человек. Деревня была плохонькая, поэтому к вечеру мы собирались вернуться. Но староста запротестовал:
— Нее, господа, ни за что на свете! Пока не поужинаете, я вас не отпущу!
— Помилуй, староста, мы нагрянули к тебе неожиданно, да и дома нас ждут.
— Все будет в порядке, ужин уже готов. Прошу в деревенскую комнату, мы принимаем гостей в деревенской комнате, — приглашал староста, не слушая наших отговорок.
Никто из нас не знал, что это такое «деревенская комната». Из маленькой прихожей мы попали в довольно большое помещение. Столы и стулья здесь были обычными, но при виде скатерти мы разинули рты от удивления. Пока рассаживались, я незаметно отвернул краешек скатерти и увидел: «Made in England».
— Устраивайтесь поудобнее, гости дорогие, — приговаривал староста, — мы так вам рады…
Гостям из уезда придавали, видимо, большое значение в этой бедной деревне — недаром скатерть из Англии…
— Эй, Кязим! Где пепельницы? — крикнул староста сторожу.
Кязим принес пепельницы. Бог мой, что это были за пепельницы. Какие красочные, каких причудливых форм! Одна непохожа на другую. Я заглянул под донышко той, которую поставили передо мной, и чуть не икнул. Там значилось: «Made in Czechoslovakia». Я показал ее каймакаму, а каймакам — мне большую, изогнутую пепельницу, на донышке ее было выбито мелкими буквами: «Made in Italy».
— Браво, староста, пепельницы у вас одна лучше другой, — не вытерпел я.
— Мы любим гостей, — вымолвил он, поглаживая усы, — хотим, чтобы все для них было красивое…
Мы полезли в карманы за сигаретами.
— Нет, — остановил нас староста, — в этой комнате будете курить гостевые.
— Эй, Кязим, — крикнул он, — почему нет сигарет на столе?
Кязим куда-то убежал, но вскоре вернулся с картонной коробкой в руках и стал вытаскивать из нее сигареты — пачку за пачкой. «Salem», «Kent», «Pall Mall»[48] — все что ни пожелаете!
— Помилуй, староста, откуда это? — спросили мы.
— Угощайтесь, гости дорогие, выбирайте, что кому по вкусу… мы рады угодить гостям…
— Но ведь сигареты стоят денег, — сказал я.
— Боже мой, что вы говорите, сударь мой, ради гостей мы готовы и душу отдать.
Не успели мы выбрать по сигарете, а староста уже снова кричит Кязиму:
— Где зажигалки?
Кязим выложил на стол зажигалки. Каких только здесь не было — и газовые, и на батарейках!
— Чему вы удивляетесь? — недоумевал староста. — Гости приезжают к нам раз в сто лет, не прикуривать же им от спички?.. Вот газовая, вот электрическая. А эта — самовоспламеняющаяся…
Самовоспламеняющаяся пошла по рукам…
— Все это наше общее, деревенское, всюду инвентарные номера… — пояснил староста.
На столе появились стаканы… Что это были за стаканы! И бокалы из генуэзского хрусталя. Рюмочки совсем маленькие и чуть побольше, фужеры низкие, высокие, с ножками и без ножек, с рисунком и без рисунка… Целая коллекция хрусталя… Мы уже устали поражаться и быстро расхватали кто что успел…
— У меня тунисского производства, — выкрикнул писарь.
— А у меня японского, — отозвался я.
— А это чехословацкий, — сказал каймакам.
Мы смотрим в глаза старосте и ждем разъяснений.
— Что поделаешь? Очень уж мы гостей любим, — отвечает он.
За стаканами последовали тарелки — мелкие, глубокие, расписанные и гладкие — одна красивей другой… Да, староста решил сразить нас.
Подали на подносах цыплят, плов. На еду никто и не смотрит — подносы разглядывают…
— Это турецкая работа, — пояснил староста, — чеканка по меди, не стоит внимания, господа… Подносы принадлежит мне, а все остальное — общее, деревенское.
