-- Так точно! -- рявкнул я.
-- Дьяк докладывал ты на бунты горазд. Мужичье сиволапое с толку сбиваешь. Против Князя недоброе замышляешь.
-- Господин граф, -- перебил я Лёньку, -- кого ж вы слушаете. Ивашка рассудком тронулся, заговариваться стал, посмотрите сами.
Дебил глянул и обомлел. Прямо на нас, бренча телесами и сметая все на своем пути, бежал голый дьяк. Сделав круг по лагерю, он скрылся в березовой роще. Истошный крик, похожий на рев медведя после зимней спячки, всполошил всю округу. У бедного полководца волосы встали дыбом.
-- Это он чего?
-- Говорю же, умом тронулся, -- напомнил я, -- такой крестом по голове вдарит и не спросит "досточтимый" ты или просто "сиятельный". Ему теперь по барабану, княжеская особа пред ним или крестьянин какой.
-- Да, да, -- кивнул Ленька. -- Я слышал о такой болезни, умно как-то именуется, шизофренемия что ли, не излечима к тому же.
-- Шизофрения, граф, для него не заболевание, а выздоровление.
-- Поймать, связать и сечь! Нет. Поймать, сечь, связать! Пороть, связать, а затем поймать! -- Разволновался племянник Старобока.
-- Будет сделано! -- Радостно гаркнули из темноты кореша.
Я вернулся к шалашу и с удовольствием помог корешам допить оставшееся вино. Но чудесный напиток пьянил и веселил меньше, чем доносившиеся из лесу крики дьяка. Лесные муравьи в пище не привередливы, им, что гусениц поедать, что задницу духовной особы обгладывать.
Через два часа вопли пошли на убыль. Пару раз воздух сотряс особо напряженный и много октавный рев, а потом все стихло. Дьяк из березняка так и не появился. Толи пришелся по вкусу муравьям, толи сам, осознав жизнь свою неправедную, решил заделаться великомучеником и в ореоле святого покинуть грешную землю. В последнем я сильно сомневался. Ангелочек с Ивашки такой же, как с Лёньки -- Суворов.
Костер почти не дымит, яркое пламя выхватывает из темноты безмятежные лица моих друзей. На душе легко и спокойно. Как не странно предстоящий поход корешей не пугает. Смотрю на них и стараюсь выкинуть из головы лишний мусор. Будет день, будет пища, а коль начнутся перебои с едой, примемся голодать, впервой что ли!
Неясная тень выступила из темноты и заметалась вместе с пламенем.
-- Кондрат Силыч, тебе чего? -- привстал Евсей.
Собутыльник Старобока не торопился с ответом. Степенно, как и пристало человеку его возраста, он присел на влажную от росы траву, разгладил бороду и заговорил:
-- Я вот чего, хлопцы, долго мозговал и так и этак, всяко думал, только что с бабкой своей не советовался. Возьмите меня к себе. В блатные, стало быть.
-- Ишь, куда хватил!
-- А на нарах у Кузьмича парился?
-- Посылки с кулебякой у тебя отбирали?
-- Голодом сиживал?
-- Ша!!! -- Рявкнул я, и еле сдерживая улыбку, поинтересовался. -- С чего это вдруг, дед Кондрат?
-- Глянется мне, как вы дружно живете. Друг за дружку держитесь, к прочему люду со всем сердцем. Паршивцев всяких на смех поднимаете, перед дураками спины не гнете. Одно слово -- по совести живете. Так что, Пахан, пиши в свою команду. Уважь старика.
Такое заявление смутило всех. Даже Евсей замешкался с ответом. Все уставились на меня.
-- Раз такие дела, то сообща и думать будем, -- нашел я выход, решив переложить ответственность на чужие плечи. -- Как сходка решит, так и будет. Дело серьезное, попрошу высказываться господа блатные.
Кореша подобрались, распрямились спины. Васька с Ванькой от напряжения раззявили рты. Впервые в жизни они осознали, что от их решения зависит судьба другого человека. Фраер подсел ближе к огню и предложил:
-- Для начала Кондрат Силыч расскажи о себе, все как есть, без утайки.
-- Что, прям, как на исповеди? -- переспросил дед Кондрат.
-- Ага, -- со значением кивнул Федор. -- Это тебе не с Князем бражку хлестать, коль в блатные метишь, будь добр обсказать все, а мы уж подумаем, чего дальше делать.
Кондрат Силыч достал кисет, свернул цигарку и сказал:
-- Слушайте коли так...
Автобиография Кондрата Крапивина рассказанная им самим.
Жизнь моя, как ведро -- то сливки в нем месят, то под помои норовят поставить. Бывало князь за ручку здоровается, а иной раз старуха рыло воротит.
