Сначала дрались так себе. Потом стрельцы прибежали, вышибли окна и двери. Дело куда веселей пошло!
Через денек-другой иду по улице, просто так, а никуда ни будь. Глядь -- Лизавета. Пожалилась баба: ее -- по миру пустили, лавку - по доскам. Всплакнула на моем плече, а сердце у меня отзывчивое, сосватал прям тут же, у забора. А куда деваться, когда вилы у горла. Вот с тех пор и живем, душа в душу, как два голубка, друг на дружку гадим.
Вот и все, хотите -- верьте, хотите -- нет. Людям зла не чинил, если обидел кого -- во сто крат после добром воздал. Друзей в беде не бросал, за чужие спины не прятался. Праведником не был, но и от людского глаза голову не воротил, совеститься не в чем.
Это всяк сказать может, кроме Лизки конечно, ну и дьяка, пожалуй...
Костер почти погас и невозможно разглядеть, толи дед Кондрат шутливую улыбку в бороде прячет, толи губы морщит, вспоминая молодость. Кореша молчат. Крапивин посуровел лицом. Свел над переносицей брови. Ждет приговора. Первым нарушил тишину Евсей:
-- Дед Кондрат, ежели всерьез удумал к нам в общество податься, то, стало быть, о браге и прочем питье дурманящем забыть следует. Блатные они как -- меру завсегда чувствуют. Вот я, например, могу жбан осилить, а только ковш позволяю. Что б значит, лицо ни в грязь, ни в закуску какую уронить.
-- Коли так, брошу. Я ж чего к бутылки пристрастился, тверезым на женушку глядеть мочи нет, а залью за шиворот, оно глядишь -- вроде ничего.
-- А еще, -- поднялся Ванька, -- жить по понятиям придется. Это значит к Пахану с уважением, в общак копеечку уделять, людям помощь оказывать, ну и другое разное.
Прения не утихали минут тридцать. Наконец все выдохлись и вопросительно уставились на меня. Думали вместе, а решать мне досталось.
Авторитаризм, когда ты у власти, вещь бесспорно хорошая, но во избежание революционной ситуации следует хоть изредка одевать личину демократа. Что я и сделал.
-- Выношу вопрос на голосования. Кто за принятие Кондрата Силыча в наши ряды? -- И первый поднял руку.
Как и следовало ожидать, следом взметнулись остальные. Полное единогласие, прям как в думе, когда депутаты решают вопрос об увеличении собственной зарплаты.
Растроганный дед Кондрат еле сдержался, чтоб не пустить слезу. Неловко поблагодарил и умчался за вещами. Нашего полка прибыло.
Костер погас, но ночная прохлада не в тягость. Разомлевшие от дневного зноя люди укладывались спать на сырой траве. Кулак вместо подушки, сверху ветхая одежонка -- вот и вся постель. Графский шатер сотрясал громкий храп вперемежку с детскими всхлипами. Видать снилось нашему полководцу что-то приятное.
Спокойный сон в некоторых случаях обеспечивается не только здоровьем организма, но и разумными мерами предосторожности. Поэтому я не торопился командовать отбой. Лишь через час, распределив очередность дежурств и растолковав корешам основы устава "Гарнизонной и караульной службы", я забрался в шалаш. Блаженно вытянул ноги и закрыл глаза.
Если какая-нибудь неприятность может произойти, она случается. Спать хотелось неимоверно. Снаружи слышались яростные стоны, с десяток голосов крыли кого-то матом и главное -- у нашего шалаша. Пришлось выбираться на свежий воздух.
Раннее утро застало врасплох. Весь лагерь бодрствовал. Весь штрафной десяток, за исключением блатных, лежала у Васькиных ног. И всяк, как мог, на чем свет стоит костерил часового.
-- Ну, и? -- выдавил я.
-- Задержаны при попытке проникновения на охраняемый объект, -- бодро доложил Лабудько.
-- Какая попытка, телок перезрелый! -- закричал кто-то из пленников. -- Я ж мимо шел, ты сам попросил подойти.
-- А чего, -- оскалился Васька, -- все здесь лежат, а ты ходишь, ходишь...
-- Так, -- понял я, в чем дело, -- а дрын зачем?
-- Это я им объяснял, что часовой есть лицо неприкосновенное.
Кузнец Сорока приподнялся на локтях, жалобно попросил:
-- Пахан, смилуйся за ради Бога, мочи терпеть нет. Мы ж отужинали простоквашей, а молоко вдвойне веселей, ежели после огурчиков. По нужде пошли, а этот злыдень мордой в траву.
