— Каждое слово. Но только забудьте про Кулика и Пшукова. Пальто у Бурдихи взяла я.
— Издеваетесь?
— Так я, по-вашему, не могла этого сделать?
— Нет.
— И тем не менее. Пальто было старое, изъеденное молью. Валя, соседка Бурдовой, жаловалась мне, что никак не может избавиться от этой грязной тряпки. Старуха скорее умрет, чем позволит убрать пальто из передней. И я сказала: давай я отнесу его на помойку. Но Валя запугана Бурдихой, та ест ее живьем, нельзя даже на полчаса оставить на кухне немытую посуду... Словом, Валя не хотела связываться с Ниной Петровной. А я сказала: вот утопает Бурдиха в магазин, ты дверь приоткрой, остальное тебя не касается. Бурдова мне спасибо должна сказать, что я ее мусор выбросила, не поленилась.
— А сумка?
— Какая сумка? Лично я об ее сумку руки не стану пачкать. И охота вам во всем этом копаться? Две недели к нам ходите, все выискиваете, ничего другого не замечаете, на людей не смотрите...
— На каких людей?
— Неважно. Подумайте, ну какой нормальный человек мог позариться на ее барахло?
— Танечка, сумка и пальто — вещи гражданки Бурдовой. Согласен, вещи дрянные, но они ее собственность. Она их приобрела на честно заработанную пенсию. В обязанность милиции входит... нельзя смеяться над причудами старых людей... У Бурдовой была тяжелая жизнь... война...
Проклиная самого себя, я завел нудную лекцию на тему: «Моя милиция меня бережет» и «Волга впадает в Каспийское море». И так я вещал без остановки и думал: когда же Таня плеснет мне вино в рожу и убежит из кафе? И еще я думал, что если и был у меня шанс завести с ней роман, то теперь уж точно все потеряно. И еще я думал: не подослана ли Таня таинственными домовыми ЖЭКа номер тринадцать? Но тут же прогнал эту мысль: не путай жанры, Вадик, это тебе не игра с американской разведкой, которая согласно нашим «дефективам» вербует красивых баб, а самодеятельность жуликов средней руки. Не тот масштаб. И еще я думал, что Таня в одном права: нормальный человек не мог позариться на барахло гражданки Бурдовой. И все произошло обыкновенно и буднично: пьяный слесарь, проказница Таня... Но почему мне мерещится еще кто-то, который «кое-где у нас порой»? К чертовой матери!
Последние слова я, забывшись, произнес вслух, видимо, совершенно некстати и неожиданно. Таня засмеялась:
— Вы не такой зануда, каким хотите казаться.
— Я и стихи сочиняю, — буркнул я, раздосадованный своей оплошностью. Танины губы скривились, но я тут же поправился: — Про своего кота. На мотив любой песни. Причем с ходу, без подготовки. Можете проверить.
Таня повеселела.
— Посмотрим. «И провожают пароходы совсем не так, как поезда...»
Я подхватил:
— Все потому, что до ухода там ловят глупого кота...
— Не очень складно. Ну, а «Сегодня мы, как на параде...»
— Идем та-ри-та-та-та-та... В коммунистической бригаде поймали глупого кота...
— Уже лучше. — В глазах Тани появился интерес, а лично у меня некоторые шансы на... — На работе знают про это ваше увлечение?
— Еще бы! Недавно с успехом выступил в отделе. Пел песню из телепередачи «Следствие ведут знатоки»: «Наше дело так опасно, три-та-та, все мы ловим очень глупого кота...»
— Однако тематика у вас несколько однообразная и, я бы сказала, специфическая, — вздохнула Таня. — У вас дома кот?
Про Котяру я мог говорить бесконечно.
* * *
Но какая сволочь, какая стерва, какой гнусный предатель! С ним обращались, как с человеком, а он тайком улизнул вечером из дома и не пришел ночевать. И это после всего, что я для него делал!
Я не спал полночи, реагировал на каждый шорох, вскакивал с постели, подбегал к окну, звал: «Котяра! Котяра!» И какие ужасы мне только не мерещились! Котяра с перекушенным горлом и оскаленная морда черного кота; Котяра с перебитым позвоночником жалобно пищит где-нибудь под лестницей; серый трупик на мостовой — Котяра попал под машину.
В пять утра я оделся и вышел во двор. Полное безмолвие. Я обследовал все углы, пустые ящики, соседнее парадное. Никаких следов. Но вот с улицы донесся зловещий вой, а в ответ высокое «мяу»! Я стремглав бросился на улицу, и точно — на тротуаре нос к носу стояли два красавца — Котяра (бас) и черный уголовник. Оба кота словно вросли в тротуар, и только хвосты у них, черный и серый, бились, как знамена на ветру. На мой крик Котяра оглянулся и, видимо ободренный моим присутствием, ринулся на супостата. Вопящий клубок выкатился на мостовую.
