С голыми руками мне было соваться бессмысленно, я кинулся обратно во двор и вернулся с метлой дворничихи.
Но только я собрался действовать, как какой-то нервный товарищ с четвертого этажа, разбуженный этим концертом, выплеснул на нас кастрюлю щей (то, что это были щи, я определил, смахнув со своего плеча мокрую капусту). Куча мала мгновенно развалилась, и черный кот, отряхнувшись, громадными прыжками помчался по улице. За удирающим злодеем пустился Котяра и я с метлой наперевес следом. Прелестная картинка! Рассвет на Москва-реке! Не хватало только музыки Мусоргского!
Взвизгнув, затормозило такси.
— Вадик!
Я оглянулся: в открытом окошке машины я увидел Таню Сердан, за ней усатую физиономию. И что характерно, глаза у всех троих (включая шофера) были квадратными. На ходу я успел пролепетать:
— Три лапы, три лапы, три лапы... — и, не сбавляя скорости, проследовал за котами в ближайший двор.
Проницательный читатель, наверно, давно заподозрил, что я что-то утаиваю. Действительно, несколько дней я занимался делами, о которых пока умолчу. Считайте, что это шла отработка версий. Вот когда мои предположения подтвердятся, тогда я обо всем доложу подробнейшим образом, и то, может, не сразу, а под конец, для пущего эффекта.
Однако не буду интриговать читателя по поводу Тани. Она мне позвонила в то же утро на работу (только я собрался просить в отделе, чтоб меня не подзывали на женские голоса — не удалось изобразить из себя обманутого Ромео, а как хотелось!) и сказала, что ездила встречать дядю на аэродром, запоздал самолет из-за нелетной погоды, и пусть я не думаю, что она проводила бурную ночь с каким-то грузином (признаться, я так и думал). Потом она живо мне описала свои впечатления от утренней сцены и спросила, что означало это таинственное «три лапы, три лапы, три лапы»? (Германновское «три карты».)
— Да понимаешь, — мямлил я в трубку, догадываясь, что к моему разговору внимательно прислушиваются в комнате, — одна лапа у него поранена, силы неравные, поэтому я считал, что имел моральное право вмешаться...
Отдел дружно грохнул, а из трубки донеслось:
— Сегодня, как и вчера. Придешь?
— Приду, — сказал я как можно официальнее и осторожно положил трубку на рычаг.
— Любопытно знать, — сказал вслух, как бы обращаясь к самому себе, Гречкин, — с кем это воюет наш Вадим Емельяныч?
А Евсеев гнусно захихикал и предложил:
— Вадик, махнем не глядя: бери у меня любое дело на выбор в обмен на твою любимую гражданку Бурдову, но только обязательно с девицей в придачу.
* * *
Всю неделю я провел в ОБХСС за скучнейшим занятием: ворошил старые папки, копался в отчетностях, изучал финансовые сметы и акты ревизоров. Не скрою, тамошние «профессора» мне помогли, и кое-что мы сообща придумали. Но в пятницу меня срочно затребовало родное начальство, и, когда я, запыхавшись, влетел в кабинет Хирги, «вождь» молча протянул мне сводку из райотдела.
Да, граждане, пока я строил воздушные замки, в моем подшефном доме вовсю резвились домовые. Во вторник ночью Веру Федоровну Кочеткову из тридцать четвертой квартиры разбудил какой-то скрежет и скрип около входной двери. Учительница сразу позвонила в милицию. Прибывшие сотрудники обнаружили следы взлома. На следующую ночь пытались проникнуть в пятидесятую квартиру. Конухов выскочил в переднюю и увидел, что дверь приоткрыта, а цепочка натянута. Конухов закричал, и кто-то сбежал по лестнице, громко топая.
Но это было, так сказать, прелюдией. Основные события развернулись вчера. В девять вечера соседи обнаружили Нину Петровну Бурдову лежащей на площадке первого этажа в беспамятстве. Лампочка на площадке была вывернута. Вызвали милицию и «скорую помощь». Придя в себя, Бурдова заявила, что ее в темноте ударили чем-то по голове, и она убеждена, что это сделал Пшуков. «Он не хочет покупать сумку и пальто и решил меня угробить», — эта фраза занесена в протокол.
— А что у вас нового? — грозно осведомился Хирга.
Ситуация! На одной чаше весов мои весьма призрачные предположения и наполовину обоснованные подозрения. На другой — вполне реальные, весомые факты. И ему очевидно, какая чаша перевесит. Поэтому я промолчал.
