Помочь вам.
Именно, помочь… – Марков говорил медленно, часто делая паузы, – Но подумайте сами, помощь ли вам нужна?.. И вообще, может ли в данном случае, помочь коллектив… совершенно посторонних вам людей. Вы хотите, чтобы мы разобрались в том, в чем вы не можете разобраться с самым близким вам человеком…
Галина Хаесова слушала опустив голову. И вдруг ее плечи начали вздрагивать.
– Что вы! Галина Владимировна, что вы… – Марков в два шага пересек зал и склонился над женщиной. Но та лишь махнула рукой и тут же закрыла лицо ладонями.
– Галина Владимировна!.. Не надо… Успокойтесь… Дайте воды, товарищи… кто-нибудь. Перерыв, товарищи…
– Товарищи, перерыв! – выкрикнул Меньшиков наливая воды в граненый стакан. Такого оборота дела он не ожидал, и теперь не знал, что делать.
Смирнов также склонился над женщиной:
– Не плачь, голубка… Все образуется. Хочешь, вот сейчас пойдем к моей старухе, она нам щец выставит, да и на рюмочку разговеется… А там, поглядим…
«Нервишки у тебе, дорогая, ни к черту, – усмехнулась Целековская, – С такими, не мужей по судам таскать, а…» – что нужно делать с такими нервами, Целековская не успела додумать. Ее взгляд упал на Сергеева: «Кобелек…»
«Это, конечно, чуждо нашему мировоззрению, но плачущая женщина – это прекрасно… Роден…» – Сергеев достал из пачки сигарету, и, считая, что со слезами справятся без него, направился к выходу.
«Размазня. Совершенно не подготовлена к такому заседанию…» – Медведева вынесла приговор. О том, как нужно готовиться к такому заседанию, она не задумывалась, но если бы ее спросили об этом, ответила бы: «Собрать волю в кулак!» – едва ли отдавая отчет в том, что кулак и воля, в принципе, имеют между собой очень мало общего.
Манушкевич взял стакан с водой, забытый засуетившимся Меньшиковым, и протянул его Хаесовой:
– Выпейте воды. Это должно помочь… И идите домой. Давайте я вас провожу…
Галина Хаесова подняла глаза, встала, тыльной стороной ладони смахнула слезу, появившуюся на лице, и молча вышла из зала.
Лишь у самых дверей, она на мгновение оглянулась…
Рядом с инженером Хаесовым, стоявшим у открытого окна в вестибюле, стоял его приятель, инженер Соловьев. Они оба курили.
– …Сукой-то, я ее назвал, когда она данио-ренио выплеснула…
– Игорь, ерунда все это. Я одного не могу понять?
– Чего?
– Зачем тебе врать про любовницу потребовалось. Мы ж с тобой с первого на второе ночевали на платформе в Ногинске, когда к барыге за альбиносами ездили. Второго у моей жены день рождения, вот я и запомнил.
– Глупость я, Юра, сморозил… Мы, ведь, с ней давно друг друга не понимаем. Да и не поверила бы она мне, ничего не поняла бы, но не поверила. А скандалить мне с ней надоело. Все что-то выясняем, выясняем. Не для того, что бы выяснить, а для того, чтобы выяснять. Вот я и отрезал.
Обидеть я ее не хотел. Просто надоело.
– Да ушел бы ты от нее давно…
– А дочки? – Хаесов как-то грустно улыбнулся, одними губами, словно глаза не имели к этой улыбке никакого отношения, – Две девочки…
Он не успел договорить.
– Игорь!
Оба мужчины оглянулись. Рядом с ними стояла жена инженера Хаесова:
– Игорь! Да прости ты меня, дуру!..
Сергеев, куривший на лестнице, увидел эту сцену и вернулся в зал.
– Верочка, – он подошел к Целековской, – Кажется, твой протокол останется без продолжения. Чета на пути к примирению… А мы, может поужинаем вместе?
Целековская взглянула на Сергеева и улыбнулась:
– Нет, дизайнер, ошибок на сегодня хватит…
Сергеев посмотрел на Целековскую и не улыбнулся:
– Единственная неисправимая ошибка – это попытка исправить прошлые ошибки…
…Декларировать истины легко. Трудно объяснить – откуда они взялись…
