«ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО»
Синяя тушь.
Все остальное терялось мелкой порослью блеклых, зеленоватых буковок на необъятном поле ватманского листа: «О моральном облике и поведении в быту инженера отдела сопутствующего оборудования и кондиционерных установок Хаесова И.П. Явка представителей месткома и членов товарищеского суда обязательна. Приглашаются все желающие.»
Впрочем, для «всех желающих» сотрудников проектного института ГИПРОХОЛОД последняя фраза была излишней. Об этом заседании знали заранее, и народу пришло довольно много, даже для заседания товарищеского суда, проходящего в рабочее время.
Так уж выходит, что ученый, красавица и подсудимый легко собирают людей, готовых их покритиковать.
Не пришли только те, кто совсем не любит сплетен. Такие, кого даже чужая беда не радует.
В какой-то степени, история инженера Хаесова была известна всем.
И, в иных условиях, никакому разумному человеку не пришло бы в голову соваться в то, что никого, кроме самого Хаесова не касалось.
Да вот, бывает так, что не то, что опасно, а как-то не к месту, поступать как разумному…
Обычно, в таких случаях, еще неуместней говорить то, о чем думают все.
Минут за пять до начала заседания в зал вошел директор института. И всем понравилось, что он не сел за стол на не большом возвышении, несколько напоминающем сцену, а опустился в одно из свободных кресел в зале. Не впереди и не сзади – так сказать в «средних рядах».
Ровно в два на сцену поднялись пятеро членов товарищеского суда. Шестой стул за столом, покрытым выцветшей материей и украшенным графином с водой и двумя гранеными стаканами, видимо, приготовленный для представителя месткома, оказался пока свободным.
Заседание началось.
Председатель суда, ведущий инженер Меньшиков развязал тесемки красной коленкоровой папки, лежавшей перед ним, и, взяв в руки лист бумаги, встал.
Член суда, старший инженер планового отдела Целековская, крашеная блондинка в белом кримпленовом платье-костюме, загорелая, недавно вернувшаяся с юга, приготовилась вести протокол. И даже вывела это слово красивыми печатными буквами на верхней части стандартного канцелярского листа.
Остальным членам: мастеру опытных мастерских Смирнову, заведующей сектором вакуумных установок Медведевой и инженеру-дизайнеру Сергееву пока нечего было делать.
Кроме того, что – изображать общественное мнение.
Не задумываясь о том, что общественное мнение – это то, что люди думают о том, о чем думают они сами…
Впрочем, готовность высказать общественное мнение минус свое собственное – это уже почти не лицемерие, а просто, некий допуск, созданный временем…
И члены товарищеского суда ждали.
В зале стало тихо.
– Товарищи, – начал Меньшиков откашлявшись, глядя на лист, который держал в руках, – Товарищи. В наш товарищеский суд от гражданки Хаесовой Галины Владимировны… Тут указаны год рождения и все прочее о семейном положении… Поступило заявление… Такое, значит, заявление, товарищи. Оно у меня в руках.
Все сидевшие в первых рядах видели, что заявление написано на обыкновенном листе из ученической тетради в клетку. Потому, что сторона листа, обращенная к залу, так же была исписана мелким почерком, становилось ясно, что заявление длинное и обстоятельное.
Такие не пишут под горячую руку.
– …Гражданка Хаесова Галина Владимировна присутствует здесь же.
С одного из кресел в первом ряду – пустующем, занятом лишь двумя людьми, сидящими по разным концам ряда – поднялась женщина. И головы присутствующих как по команде повернулись в ее сторону.
Высокая темная шатенка с длинными прямыми волосами, закрывавшими плечи, лет тридцати пяти. Гладкокожая, лишь у уголков губ собралось чуть больше обычного морщинок.
И глаза.
Одновременно напуганные, удивленные. И жесткие, решительные, «была – не была».
С такими глазами не очень смелые люди уходят с работы на пятнадцать минут раньше положенного срока.
В общем, женщина, как женщина. Пожалуй, даже красивая. Во всяком случае, такая, у каких бывают красивые дети.
В общем.
И никто не знал о том, что творилось у нее на душе. Как много она дала бы за то, чтобы заявление, которое держал в руках Меньшиков, исчезло. Чтобы его вообще не было. Ведь она думала, что товарищеский суд – это по ее заявлению, какой-нибудь начальник вызовет ее мужа и, в ее присутствии, отчитает его. Или, что-нибудь в этом роде. Но толпа и графин на сцене – это ужас.
