Очередь – это сообщество посторонних.
При этом, очередь это такая вещь, в которой нельзя сачкануть. Каждый, кто признает ее законы, вынужден пройти весь путь за себя.
Генерал подошел к пустому прилавку, и тогда в нем вновь победил генерал:
– Я кандидат в члены ЦК. Я каждый день принимаю разные важные решения. Раньше я понимал все. Теперь я ничего не понимаю.
Беда какая-то.
И услышал у своего плеча немного грустный голос:
– Если вы теперь ничего не можете понять – это не беда, а удача…
И еще тише: – И для нас… и для вас…
Генерал оглянулся и увидел молодую женщину.
И не женщину вовсе, девушку.
И первое, на что обратил внимание Иван Иванович, это то, что у девушки были удивительные глаза.
Любить можно любую женщину, но кумиром может быть только женщина с особенными глазами.
Может быть, создание кумира и начинается с глаз.
Причем здесь бешеные волки? Пока, ни при чем.
Пока…
Очень важно, что делает человек, но еще важнее то, как он относится к тому, что ему приходится делать…
Север – это, прежде всего, терпение.
Тот, кто появляется на Севере впервые, начинает писать слово «север» с такой же большой буквы, как слово Бог. Тот, кто прожил на севере долго, начинает писать слово «бог» с маленькой буквы.
Потому, что север это то, что очень далеко от бога.
А, может, так близко, что уже почти одно и то же…
– Вообще-то Бог велик, – сказал однажды Илья Облинский. Потом подумал и добавил, – А тундра больше…
Охотничий промысел это явление честное, не имеющее ничего общего с убийством.
Человек, оторванный от привычных условий, вооружен, но не безоружен и зверь; за ним весь его эволюционный опыт.
В охоте, человек может быть гуманистом, зверь – нет.
И потому, зверь всегда имеет преимущество.
– Ты здесь с ума не сходишь в одиночестве? – иногда спрашивали Илью заезжие вездеходчики.
– Нет, – отвечал он, – Охота – это очень умное занятие.
На охоте нельзя сойти с ума…
Далеко не все умные люди – охотники. Но, успешные охотники всегда – умные люди…
А еще, в тундре у промысловика слишком много работы, чтобы еще и задумываться о том, что, если бы люди не стали бы охотниками, то на земле людей не было бы…
…Солнце появилось, и тут же метнулось к туче над горизонтом, но не спряталось за ней, а только чуть-чуть прикрылось. Так не светят в окно.
Так изображают целомудрие фотомодели.
Но и этого оказалось достаточно для того, что бы Илья Облинский открыл глаза.
И услышал лай собак.
Меланхолией Илья не страдал, потому, что жизнь занятого человека полна незначительными неприятностями. Неприятности эти всегда мелкие, но неподатливые.
Мелкие неприятности это – лучшее лекарство от меланхолии.
Кто много живет, тот много чувствует.
Взгляд на карабин – МЦ двенадцатого калибра – у стены, мысль: «Заряжен или нет? – Заряжен,» – не заряженный карабин в тундре так же не естественен, как заряженный карабин в столице, то есть, просто чушь какая-то, вроде женщины в парандже на бразильском карнавале. И еще одна мысль: «Что могло случиться, что бы залаяли собаки?» – все это заняло меньше секунды – Илья уже натягивал свитер.
Собаки в тундре – не крикуны; как и людям, им некогда драть глотку. Кроме всего прочего, это просто бессмысленно. Голос подается только тогда, когда нужно что-то сказать.
Разве пройдет вдалеке от избушки медведь, или уж совсем посторонний человек – охотник, осваивающий новую площадь, геологи или военные заглянут на огонек – но такие случаи бывают редко, и потому, собачий лай насторожил Облинского.
Вообще, тундра, это довольно мирное место, с многолетне выработанным ритуалом встреч.
Если встречаются два вездехода, то один должен остановиться, а другой направиться к нему. Не желающий встречи отворачивает с пути, и не дай бог второму за ним погнаться. Здесь уже и на неприятности нарваться можно. На совсем не городские неприятности.
Такие, что определяются не величиной кулака, а калибром ствола.
А если двое встретились, то выйди из вездехода без оружия, и без оружия выйдут навстречу тебе.
И чаю попьете, и новости с Большой земли расскажут, если знают, и письма возьмут, и обязательно передадут на почту, и марку за тебя наклеят.