А генерал слушал, и ему не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
Когда Ирина стала собираться домой, Иван Иванович хотел ее удержать:
– Подождите. А икра… – и понял, что опять сказал глупость. Даже не глупость, а что-то совсем не то, что хотел сказать, – Простите.
– Ничего. Я и сама не знаю, как себя вести. Знаете, а можно я возьму два бутерброда для мамы?
Впервые в жизни благополучному генералу стало стыдно за то, что он благополучный человек:
– Я вас очень прошу, возьмите все.
– Все – это то, о чем я сегодня не хочу думать…
«Чайка» отвезла Ирину домой, и она не узнала о том, что Иван Иванович позвонил начальнику райотдела милиции:
– Послушай, Семен Иванович, дело у меня к тебе личное. Ты не мог бы установить адрес девушки. Зовут Ирина. Года двадцать два. Живет в том доме, где кинотеатр «Киев».
– Конечно, Иван Иванович. Ответ послать письменный или телефонограммой?
– Какой телефонограммой. Позвони мне домой. И прошу тебя, никому об этом не рассказывай.
– Слушаюсь, товарищ генерал-полковник, – ответил начальник отдела милиции, и добавил про себя: «Не рассказывай, счас… Как же…»
Потом Иван Иванович позвал домработницу:
– Скажите, Елена Михайловна, можно к завтрашнему вечеру достать букет хороших цветов? Только не через управление, а так.
Ну… как все люди.
– Сделаю Иван Иванович.
– И еще – у меня есть гражданский костюм?
– У вас их шесть.
– Тогда подберите что-нибудь. Ну, такое, что бы не слишком официально, и помоднее, посовременнее.
– Ордена прикалывать, товарищ генерал? – спросила домработница, и Иван Иванович, совсем не по-генеральски пожал плечами:
– Зачем?..
А вот на то, что, на следующий день, генерал-полковник Иван Иванович Фронтов пришел к ней во двор пешком, без машины, Ирина обратила внимание…
Чем меньше человек знает прошлое, тем легче он делает ошибки в попытках понять настоящее. Чем меньше человек понимает настоящее, тем проще он рассуждает о будущем.
Чем меньше человек разбирается в прошлом, настоящем и будущем, тем легче он становится профессиональным ученым-политологом.
Для того, чтобы понять, что происходит на самом деле, нужно, прежде всего, помнить, что ни одна социальная теория ничего не объясняет.
Если бы социальные теории что-нибудь объясняли, они не смогли бы стать социальными теориями, потому, что на них не возможно было бы защитить диссертацию – оппоненты бы заявили:
Все это мы и без вас знаем…
…Если не считать случайных вертолетов, вездеход в тундре, это единственная связь с Большой землей.
Впрочем, тундра, это такая вещь, что в ней всегда найдется что-нибудь единственное.
Или случайное…
Хотя вездеход Вакулы и Ананьева остановился возле избушки Облинского далеко за полночь, в окне горел тусклый свет керосиновой лампы.
Этот архаический источник света в эпоху ядерных реакторов и космических рекордов продолжает спутничать всем тем, чей труд откладывает встречу с электричеством, на продолжительные сроки не связанные с приговорами.
Керосиновая лампа, это судьба по собственному выбору.
И если она гаснет, человек может пенять только на себя.
Вообще, избушка промысловика, это некоторое смешение жизненных мировоззрений. В ней уживаются два, совершенно противоположенных, человека.
Один из них отшельник – человек, для которого окружающий мир слишком огромен и мешающь его собственной адекватности.
Отшельник уходит из большого мира в маленький мир.
Другой – первопроходец, для которого окружающий мир слишком мал. Первопроходец делает мир больше.
Промысловик, это отшельник и первопроходец одновременно.
Промысловику не мешают люди, просто он работает там, где людей нет…
Встреча с людьми для Ильи Облинского была не праздником, а событием. Праздник, это то, к чему долго готовятся. Событие – то, что долго вспоминают…
Первые минуты встречи всегда быстротечны.
Даже, если затягиваются на часы.
– Почему твои собаки не залаяли? – спросил Ананьев.
– Наверное, потому, что узнали вас, – так уж выходит, что каждый, дошедший до избушки в тундре, это уже не гость, а сослуживец. Каждый, доходящий до нее регулярно – почти местный житель, – А потом, у меня новый вожак. Он вообще не лает.
