Поля Николаевна вызвала его стихи читать про президента, а он ниточки повыдергивал.
Она Алешу спрашивает:
– Почему ты карманы расшил?
Алеша молчит.
– Ладно, – говорит Поля Николаевна, – Не молчи… Развяжи язык, и прочти нам стихотворение.
Алеша и прочитал.
Я бы лучше мог, но вызвали Алешу. А Поля Николаевна стала его хвалить:
– Вот Алеша прочитал нам стихотворение про демократа новой волны. Он и сам, когда вырастит, станет таким же демократом…
Я потом долго думал, но не надумал. Борька, он очень умный – думал, не надумал. Аврора, она очень красивая, не надумала.
А думали мы вот о чем:
– Почему демократы новой волны хороши, когда у них язык развязан, а карманы, все-таки, зашиты?..
Про то, что мама с бабушкой о демократии спорили все утро, я бы не вспомнил – они каждое утро про демократию спорят
Я об этом никогда не вспоминаю, потому что, сколько я у бабушки и мамы про демократию спрашивал – они мне ничего объяснить не смогли.
Бабушка даже сказала маме один раз:
– Не забивай ребенку голову, – а мне мама никогда голову не забивает. Это я сам, когда с полки с книжками упал, то есть упал я один, а книжки остались – вот это забил голову. Мне даже пластырь прилепили.
Значит не только я, но и они сами ничего про демократию ничего не знают.
Я бы тоже не знал.
Если бы не собрание.
И, еще Миша.
А было так. После сна нас всех в туалет водят.
Кому руки помыть, кому еще что, а мы с Борькой стали спорить, можно ли чайник воды за один раз выпить или нет. Мы бы попробовали, но Миша обкакался.
У нас всегда, после сна кто-нибудь обкакается.
Пришли и Поля Николаевна, и баба Катя, разве в таком случае можно чайник пить?
А Таша Борисовна нам сказала, что перед полдником будет собрание – урок демократии. За каждым столом будем выбирлать старшего.
Я, конечно, предложил Борьку, Борька – меня. Верка – мы тогда еще с Авророй не познакомились, и с нами за столом Верка сидела – хотела предложить себя, но Борька ей щелбана дал. А четвертого, нашего, Миши не было – ему в туалете попку мыли.
Я и спросил у Таши Борисовны: «Голосовать все должны? Или только те, кто есть?»
Таша Борисовна всем громко сказала:
– Голосовать должны все, – а потом подумала и добавила:
– Те, кто присутствует.
Тогда я понял: «Демократия – это то, что для всех; кроме тех, кто обкакался…»
Про Борьку я много рассказываю потому, что мы друзья. Мальчики часто дружат, а как девчонки – не знаю.
Вообще-то я не какой-нибудь Витя, чтобы девчонок не любить.
Вот мы с Лидкой недавно красками рисовали, так я ей даже на голову краской не побрызгал, хотя сто раз мог бы. И совсем не потому, что потом пришлось в углу бы…
Мне иногда в углу даже лучше – стоишь и думаешь о себе, и никакие девчонки не мешают.
Только с Веркой мы с Борькой не очень-то водимся из-за того, что случилось, когда к нам в группу Таша Борисовна пришла.
До этого у нас только Поля Николаевна была.
А когда Таша Борисовна к нам пришла, все девчонки сразу заговорили, что она очень красивая. Я взял и сказал, что у меня мама тоже красивая. Таша Борисовна меня по головке погладила, и сказала:
– У такого красивого мальчика и мама, и папа должны быть очень красивые, – мне это приятно было, но тут Верка сунулась, будто ее спрашивают:
– А у Димки нет папы, – ну что она врет. Ведь все знают, что у меня есть папа.
Он, между прочим, за мной чаще всех приходит.
Недели такой не было, чтобы папа за мной в садик не пришел.
А если он живет не у нас, так это не Веркино дело.
Правда, хоть это и не Веркино дело, а я не люблю плакать, но тут так обидно стало почему-то, что чуть не заплакал, а Борька взял кусок пластилина и как влепит Верке в голову. Ну, его, конечно, тут же в угол.
Я к нему подошел и сказал:
– Знаешь, Борька, спасибо тебе, и в углу я вместе с тобой стоять буду, только не надо больше Верке голову пластилином мазать.
Потому, что она – дура!
«Дура» – это такое слово, которое маленьким говорить нельзя, правда я еще и не такие слова знаю.
Но вдруг Поля Николаевна с Ташей Борисовной о чем-то тихо поговорили, а потом нас из угла выпустили. Тогда Борька из-за спины достал еще один кусок пластилина, отдал его Поле Николаевне и сказал:
