– Если ты попытаешься изнасиловать, меня – я стану кричать! – ее лицо стало ненавидящим.
Собственно говоря, я еще и слова не успел сказать, но если бы сказал, то сказал бы о том, что терпеть не могу никакого насилия. И уж, тем более, насилия мужчины над женщиной.
Но, видимо, ее это не интересовало.
А я вдруг увидел – какое у нее некрасивое лицо – как же может быть не красива женщина, если она не хочет быть женщиной.
Перекошенное, фельтфебельское, мужеподобное – и почему-то подумалось о ее бывшем муже:
«Несчастный…»
Я подумал о нем: «Несчастный», – без всяких кавычек.
– И не надо пытаться меня перевоспитывать! Я не как все, – это были слова врага. Не моего врага, а каких-то никому не известных «всех», причем, как мне показалось, и мужчин, и женщин, в равной степени.
Я потом понял, почему она ненавидела женщин так же как мужчин – потому, что женщины поступали не так, как она…
И еще.
Причем здесь секс?
Просто я почувствовал, что ко мне в дом пришел враг.
При этом, Нина размахивала руками так активно, словно кроме нас двоих в комнате находился еще и сурдопереводчик.
– Не надо меня перевоспитывать! – последняя фраза Нины неожиданно успокоила меня:
– Я не стану пытаться тебя перевоспитывать, – ответил я, почему-то, совершенно унято:
– Ты слишком никакого обо мне мнения…
Вообще-то мне больше нравятся святые, чем грешники, хотя бы потому, что грешников больше.
Не то, чтобы я был против большинства, просто, оказываясь на стороне большинства, я об этом никогда ни кому не рассказываю.
Не велика честь.
Для обеих сторон: и для большинства, и для меня…
– …А ведь я могла бы переночевать на работе? – Нина толи размышляла, толи взвешивала варианты. Но я все-таки удержался от слов:
– Лучше бы ты так и поступила, – и это, по-моему, меня очень хорошо характеризует, ведь я так и не понял: зачем она приехала?
Если демонстрировать свою принципиальность, то это было пустой тратой времени.
Я понимаю – мы встречались всего второй раз – и совсем не считаю, что женщина тут же должна бросаться в мою койку.
Но, в таком случае – встречу можно было бы устроить в другое время, как-нибудь утром.
Нормальная женщина или не приходит к мужчине на ночь глядя, или приходя – знает зачем она это делает.
Мы оба уже достаточно взрослые люди, которые должны отдавать отчет в своих поступках. И, если женщина, приходя к мужчине в ночь, не понимает, что она делает – вряд ли, она вообще что-нибудь понимает в жизни.
Видимо поняв, что последние слова не произвели на меня никакого впечатления – кстати, это было не верно. Одно впечатление все происходящее на меня произвело – мне совершенно не захотелось слушать ее стихи – Нина произнесла очередную фразу: – У меня есть свои принципы!
Человеку, который ничего не понимает, ничего не остается, кроме принцыпов – детей чужого разума.
Принцыпы – вообще, довольно скучная вещь, а в постели – они уже и принцыпами быть перестают.
Женщина, разумеется, настоящая – ложится в постель, чтобы получить удовольствие, а не для того, чтобы демонстрировать принципы…
А я опять промолчал.
Хотя ответ у меня был:
– Какой же дурой должна быть женщина, если она предпочитает принципы обычной человеческой нежности…
…– Дурак, – сказала Нина уходя. При этом она так сложно сжала губы, что я едва расслышал слово. Впрочем, это не играло никакой роли – спорить с ней я все равно бы не стал. Это было бессмысленно.
Я оказался достаточно умным, для того, чтобы понять, что я глуп. А она – на столько глупой, чтобы думать, что она умная.
И, никто не знает, что лучше.
Может потому, что в наше время быть умным – занятие довольно глупое…
