Но остаться в городе было необходимо, и растерянный гот, готовый любого встречного ударить-рубануть ни за что, ни про что, широким шагом вошёл в бедняцкие кварталы, надеясь сыскать прибежище хоть на ближайшую ночь. Глаза его закрывались сами собой, ломил пустой желудок — Сарос в последнее время практически ничего не ел, одолевала неприятная зевота. Головокружение, ощущение безысходности отнимали последние силы. С дрожью в ногах, с сердцем, полным беспросветной досады, он вставал перед дверьми, чтобы кто-то, увидев его, впустил погреться и поспать. Но все дома тут казались нежилыми, человека с мечом никто не хотел приютить...
За дверями одного из обиталищ-мазанок слышался дружный детский переполох. Несмотря на внушения раздражённого женского голоса, игривая возня не успокаивалась. Сарос прислонился ухом к припёртой створке, послушал и дёрнул за шершавое кольцо. Внутри на миг всё стихло, но разыгравшаяся детвора остановиться совсем была не в силах. Послышались смешки, потом выкрики и вновь смешки.
Гот толкнул дверь плечом, покричал, бросил смущённый взгляд на тихую улочку. Погромче призвал отворить, несколько раз стукнул по косяку над головой. Дети за дверью всполошились и, опрокинув что-то, отбежали в угол своего затаившегося теперь жилища. Женский срывающийся голос попросил уйти и никого тут не пугать. Сарос, однако, был настойчив.
Навесы скрипнули, в узкий проём высунулись женские нос и глаз. Гостю задали вопрос, но он лишь повторил просьбу войти. Хозяйка, заметив на улице вышедшего на шум соседа, с мольбой обратилась к нему. Сарос, прекрасно понимая, что будет дальше, сошёл с порожка и уселся на остов старой бочки.
Сосед созвал народ. Люди к Саросу близко не приближались — изучали, что-то советовали молодой женщине, коя, осмелев, накинула на плечи шаль и вышла на порог, заслонив собою дверь.
После недолгих пересудов кое-кто ушёл, кто-то остался. Один настырный горожанин, всячески обращая на себя внимание, предлагал пойти с ним.
Сарос — человек догадливый — приблизился к хозяюшке сего двора, из кишеня, что был в котомке на поясе возле командирского бычьего рога, достал увесистую золотую блямбу, оказавшуюся монетой одной заморской страны, и от посторонних доглядов подальше показал её женщине.
Та, сморгнув, стала вглядываться в брови, глаза, уста гостя. Властный, но добрый лик варвара не дёрнулся ни единым мускулом; очи — светлы, влажны, просты... А тусклая монета закрывала почти всю огромную ладонь!
Женщина вздохнула, пропустила постояльца в дом и извинилась перед соседями...
Детишек было не меньше полудюжины. Все они стали подтягиваться к большому дядьке. На своём языке старшенькие допытывались у него, чьего племени человек он будет: фракиец ли, язиг, иль аорс из халанских земель? Не разобрав ни полслова, Сарос вручил золотой не прекратившей его наблюдать матушке неугомонного семейства.
Гот хотел усесться и стянуть разбухшие на ногах лосины, потому, не дожидаясь приглашения, углядев в комнате большую лежанку, проскрипел туда и ухнулся на неё. Кровать качнулась и прогнулась. Утерев мокрое лицо изнанкой корзнища, принялся, не спеша, стягивать длинные сапоги. Под взглядами любопытных зрителей повалился на бок и закинул на кровать измученные красные ноги. Всё, что было прицеплено к его поясу, подмялось великим телом, брякнуло, вытянулось небрежно рядышком. Постояльцу ни до чего не было дела.
В таком положении его и застали на подмогу прибежавшие в дом сестры и дочки её родители и два брата. Отец и мать застыли в дверном проёме между тёплой прихожей и прохладной комнатой, в одночасье пропахшей обилием кожаных походных одежд, а братья лихо влетели в занятую незнакомцем семейную опочивальню.
Сарос лицезрел ворвавшихся, не шевелясь. Шмыгнул носом, что для него означало напряжённую думу, отцепил от пояса меч и бросил его к ногам возмущённых братьев.
Меч никто не тронул. Отстраняя круглые головёнки ребятишек, вернулись к очагу, где продолжала свою вкусную стряпню одинокая женщина.
Большей частью времени находящаяся без мужа — наёмного ратника, коренная горожанка не спешила объясняться с роднёй. Взволнованная мать заглядывала дочери в лицо и просила своего несказанно возмущённого старика подождать с оскорблениями их чудесного чада. Братья посматривали издалека на бесцеремонного гостя, похожего на прибредшего медведя, призывали сестру к ответу за поступок. Отвернувшись от всех, молодка вытерла руки о передник и из ящичка с остатками каменного угля достала завёрнутую в тряпичку монету.
