Гот сидел и учился. Учился здешнему мирку, пытался поступки и эпизоды своей сложной жизни пропустить через него. Было бы подходящее настроение — может, и просветлел бы открытиями чистыми. Но вспомнил, что дик и неумел, рыкнул, вновь голову склонив к босым ногам.
Из опочивальни высунулись проснувшиеся братцы хозяйки. Сестра заметила их пробуждение и предложила потрапезничать — пока горячее. Братья, поборов испуг, сухо отвечали, что пойдут уже домой и поедят там.
Сарос наблюдал лишь за женщиной — ждал, когда она снова примется за дела. Братья, казалось, совершенно не заботили его.
Расхваливая сестрицу за быстро подрастающую смену, мужички, для представительности и солидности кряхтя и покашливая, через прихожую последовали к выходу. Сарос бесшумной тенью метнулся и оборотился глыбой перед опешившими братками. Хозяюшка громыхнула жестяной крышкой и обмерла, когда в одночасье увидела своих сородичей в медвежьих объятьях гостя. А он внушительно потребовал.
— Меч мой повесьте на крюк — как был.
Бесполезно пыжились бедолаги — не вырваться, нет...
Сарос отстранился, дозволив выполнить настоятельную просьбу свою. Младший из двух братьев с оговорками и причитаниями вернулся в комнатку, из-под тюфяка, на котором они спали, вытянул меч, поправил чуть сползшие ножны и, оглянувшись на тишину за перегородкой, небрежно бросил железо на гостевую кровать.
— На место повесь, не то самого туда за жабры вздёрну!
Сметливый мужичок всё содеял согласно иноязычному заклинанию, в котором слов не понял, но смысл уяснил в полной мере.
С тем сестрины защитнички и были отпущены.
* * *
Торговка, бегавшая на шум к соседскому двору, возвратилась с преинтереснейшим известием, немало её веселившим:
— Заявился к Орвикс мужлан халанский... Мы-то подумали сначала, что знакомец какой от мужа её, но нет: она его не знает, а он её. Ни одного слова не говорит по-нашему.
Своё что-то бурчит — смешно! А смотрит волком. Вот так... — Ргее был продемонстрирован взгляд объявившегося варвара.
На уточняющий вопрос, каков он, торговка опять применила недюжинное актёрское мастерство и показала:
— Вот каков! — Она развела руки намного шире своих плеч, дёрнула себя за нос и отвесила нижнюю челюсть. — А глаза — как светящиеся щёлки в тёмном сарае!
Ргее никаких дополнений больше не требовалось, она перестала слушать и смотреть — узнала его. Погладила руками под грудью и вздохнула легко: «Он здесь — из-за меня...»
* * *
Бореас шёпотом разбудила Карла. Вскочивший на ноги командир тотчас поспешил к выходу. Старуху и мальчика отволокли в самый дальний угол пещеры, откуда они не могли подать какой-нибудь условный сигнал.
На болото привели жертв. Лесные варвары пели. Их голоса взлетали ввысь.
Подношения чёрному божеству — плакавшие юноша и две девицы — слушали глумливые завывания и мысленно прощались с жизнью. Жертвенные тела выбирали с толком: все трое — молоды, прекрасны статями, чисты лицами...
Для них облюбовали толстую сосну, до комля погрязшую в беспросветной жиже с багряными пузырями. К той сосне несчастных привязали, демонстрируя им для такого ответственного дела начищенные до блеска мечи и бердыши.
Грязная, крючконосая, вовсе не старая ещё женщина ощипывала на сухой удобной полянке убитую ворону. Перо с неё бросала в воду, пух складывала себе в фартук. Не участвуя в хоровом завывании палачей, колдовка мурлыкала что-то своё, в трансе поднимала к небу ошалелые глаза, зыбала головой, вытягивала-растягивала губы, прядала немытыми ушами.
Песнь стихла. Колдовка, нащипав пуха, взяла бубен и остервенело застучала по нему. Поникшие жертвы палачи пощёчинами и тычками заставили низко опустить головы.
После и сами склонили сальные бороды до нательных железных гайтанов, закрыв глаза, покорно ссутулились под всевластным небом.
До казни — всё говорило об этом — оставались считанные мгновения...
Вдруг из лаза священной подвыси вылетела лихая ватага светловолосых воинов и бросилась к замершим перед завершающим обряд действом идольщикам. Палачи как-то нехотя и недовольно расщуривали бельмы, бестолково косились на бежавших к ним призраков — именно так восприняли они готов. Узрев белокурых бестий, извергнутых заветным дуплом, почитавшимся неприступным для любого из смертных, дикари обомлели. Грозные, невероятно бледные жрецы рассыпались между ними, отняли у колдовки бубен и, прямо ей в лицо бросая заклинания, отвязали трёх жертв. Палачи сопротивления, конечно, не оказали — потому и остались в живых.
