Дров было совсем немного. Ложбинка, где в пучках травы затрепетал огонёк, спрятала людей от ветра. Женщины в кожаные кошёлки руками набирали сушёный конский и овечий помёт и, не жалея для согрева гостей добра, высыпали его в густой жёлтый дым, валивший из отсыревшей теплёнки.
— Где конину взяли? — поинтересовался Карл, пристраивая бордовый кусок ниспосланного подательницами мяса на две мизерные коряжки, которые, собственно, и величались дровами. Первая амазонка ответила, что кони гуляют в степи. Обе по-хозяйски осматривали поизносившихся, осунувшихся гостей. А белокурые, рыжие, с пепельными лохмами кавалеры были заняты исключительно своими ногами.
— И что ж, вы здесь живёте? — продолжил допрос Карл.
— Живём... — В ответе не чувствовалось особого пыла. — А вы куда бредёте?
— Хм, туда... — Карл, не глядя, махнул рукой.
— Куда?! — двухголосо вскинулись товарки.
— У нас много путей-дорог... А здесь, я вижу, ваши пути дороги? — лицо Карла расслабилось, обрело мягкость и даже некоторую округлость.
Ответа не последовало. Женщины отошли в сторону и заговорили между собой. Стоя у котловины, наполненной кизяком, они в четыре ока блюли за ситуацией: посматривали в степь, в небо, определяли состояние и настроение мужиков, а главное — их происхождение. Слушали, как самый бледный и не понятно отчего самый главный давал короткие распоряжения на плохо понимаемом наречии. По тону догадывались, что худощавый милашка-главарь призывал свою братию к порядку.
Так оно и было: Карл прерывал во избежание возможного мужиковского хотения в самом ближайшем будущем всякие разговорчики и пересуды о предположительных предпочтениях, чистоте тел и здоровье обеих хозяюшек. Но самих хозяюшек, казалось, не беспокоили желания приходящих в тиши ложбины в норму мужских сердец. Странно-непонятные жительницы этого зыбкого участка суши заняты были своими проблемами.
— Где вы насобирали столько скотского излишества? Не с двух же ваших кляч? — приблизился обходительный гот к уединившимся особам. Те, будто бы не слыша и давая понять неуместность эдаких детальных расспросов, отошли подальше и вновь принялись что-то обсуждать, стреляя глазами по сторонам.
Женщинам было лет по двадцать пять. Одна — высокая, другая — среднего роста, красивы лицами, выказывавшими невозмутимость и смелость. Главной отличительной чертой второй амазонки были широко разнесённые, распирающие телогрею и словно заполняющие просветы подмышек полные груди. Хотя она всем показалась менее разговорчивой, Карл подметил в ней живые глаза, кои пылко блистали, когда он пытался в них заглянуть. Первая, более высокая, удивляла широкими плечами, а также имела обыкновение чуть приклонять ухо к устам подруги, рассеянно блуждая какими-то отрешёнными, будто бы ничего не желающими замечать, серо-белыми зеницами.
Карл стоял на месте и думал-размышлял над загадкой неожиданно встреченных бабёх. Он не смутился тем, что его игнорируют, опять подошёл и преподнёс первой хозяйке нож старинной римской работы, а второй — золотой греческий браслет. Разведчик заметил, как просияли лица подружек, услышал восхищение в их голосах. Эти дикие женщины не умели являть на своих ликах безбрежную благодарность, зато непосредственностью своей естественно подчеркнули своевременность и желанность подарка. На симпатичных физиономиях появились удовольствие от свершившегося хорошего, детское восхищение и извечная женская слабость.
Карл любовался ими и радовался. Но трогательный миг этот быстро миновал. Лик первой дочери степей шевельнулся, смягчился, и она доверительно сказала:
— Ежели добрый и храбрый воин желает тела одной из нас, то мы можем отблагодарить за поднесённые дары. Ежели кто-то из его друзей соскучился по женщине, то мы готовы принять некоторых.
Всё очарование момента покинуло романтическую натуру Карла. Ему стало холодно и даже немного неприятно от сего откровенного предложения.
— Лишь дайте нам срок — мы сварим себе настой, — отводя глаза за плечо напарницы, предупредила вторая амазонка, осторожно посматривая за реакцией опечалившегося не пойми чем кавалера.
