— А нам-то что? Было б куда уйти до поры, и сами себя прокормили бы, да домой воз отволокли.
— Ох, сейчас нечего везти-то.
— Надо всех наших звать сюда — нам на сем море соперников нет! И зима не так люта здесь: даже и не понять — зима ли, осень?..
Наконец узнали, где находится нужный дом. Настороженно взирали северяне на лики страшилищ, висевшие над входными подъездами богатых домов. Эти лепные лики здешних руссов очень напоминали травяные чучела, которые окунали в глиняную болтушку и развешивали после над жилищами сами готы. Варвары замирали, проходя мимо страшных масок, говорили тихо, оглядываясь и вникая каждый в своё.
Большой, оживлённой толпой встали у дома грека, приютившего заморскую, изрядно обнищавшую от последних событий, братию. Из дома появились люди — разведать причину шумного наезда. Несколько раз готы говорили, чтобы позвали хозяев для беседы с готским царём. Наконец, на крыльце, недовольно ёжась, небрежно переговариваясь между собой, объявились купцы. Тучный, широколобый, широколицый пожилой грек и красивый перс выдвинулись на полшага вперёд.
Карл выехал из когорты соратников. Добротная фракийская кольчуга на его плечах и руках отражала красноватый свет уходящего в вечернюю морскую дымку солнца. Карл был представителен, горделив, нарочно выпрямился в седле, чтобы быть не ниже южан на ступенях. Недаром он считался знатоком нюансов поведения купечества этой стороны: изучил некоторые хитрости и тонкости такого рода встреч и переговоров, побывав когда-то с поручениями в Ольвии, на Тавре, в Томах...
А ещё Карл умел смотреть на всех сразу. Уверенность и силу бесстрастного готского народа олицетворял он в себе сейчас, долгой, с оттенком надменности паузой заставив это почувствовать впереди стоявших купчин, ранее заносчивых, а теперь немало зависимых. Южане кожей ощутили изменение своего положения, с удивлением обнаружив знакомые повадки в дикарях. Теперь явно их роли были вторыми.
Купцы заговорили первыми.
— Если приехал готский цесарь, стало быть, это неспроста, — произнёс широколобый грек.
— У царей всякая езда неспроста, — широко улыбнулся Карл.
Аргамак под ним, почувствовав настроение хозяина, изящно загарцевал-заходил. Смирив задор коня, сумев-таки повернуться к публике вполоборота, готский глашатай выразительной мимикой показал — дескать, безобразник и красавчик подо мной, никак не даёт к деловым людям обратиться. Потом веско произнёс:
— Если достойные мужи знают способ, как помочь своему горькому положению, но не находят сил явиться к светлейшему конунгу для дружеской беседы, то и сам он без суетной гордыни понял — вам есть что сказать ему. Потому и приехал... — Речь Карла была по-восточному сочна, и снабжена соответствующим подтекстом. — Хитрый лис оттого и слывёт хитрым, что, в отличие от глупой и слепой мыши, знает весь лес — от колоска на земле до вороны на верхушке самого высокого дерева или злобного пса, только ещё намеревающегося ступить на лесные тропы. Тропы здешние нам незнакомы; лис играет с нами; лес выдаёт нас всему и всем. Но мы не желаем быть мышью с телом тура, которому бросового зерна никак не довольно для сыти!
Купцы прониклись уважением и к речам таким, и к человеку, произнёсшему их. Всякий южный человек, когда он не отъявленный глупец, обязательно оценит интересную беседу. Собеседник, облечённый даром увлекающего слова, без труда завоёвывает их чуткое внимание.
Заморские купцы охотно расступились, чуть поклонились, пригласили войти и откушать хлеб-соль.
Расселись на красно-оранжевые ковры и подушки, недалеко запели нежные струны.
— Этот муж слышал, что туры живут за Петром. Он также спрашивает, а в вашей стороне тоже есть туры? — перевёл готам смысл первой застольной фразы широколобого грека Карл. Сарос, а за ним другие сдержанно посмеялись. Вождь с похвальбою отвечал:
— Мои единоплеменники владеют обширными землями, что от вас за Истром, и Янтарное море тоже наше. Вот насчёт туров... — Вождь повернулся к своим, подбирая слова. — За тем самым Истром люди гоняются за сиротливыми и несчастными быками, а на моей родине мы сами от них бегаем!
