«Как будто и не она?.. Была бы ближе да в том же одеянии, да повернулась бы гибкой, тонкой спиной...»
Сарос взял ослон, приблизился и сел напротив. Он совершенно не ощутил того пыла, какой был в нём прошлый раз.
Конунг рукой показал, чтобы подружки удалились вместе со своими смешками. Девицы переглянулись между собой, и никто не двинулся с места. Гот при других обстоятельствах рассердился бы, но тут ему отчего-то стало смешно. Сытая еда, сладкий воздух, пахнувший почему-то цветочными ароматами, красавицы, не подвластные ни его рыку, ни жесту... Забавным было и то, что его не понимали.
Сарос занялся высказыванием своих умозаключений вслух:
— Я о тебе думал... Внутри меня из-за тебя всё ныло... Я мог бы взять и город, и тебя, никому ничего не объясняя и не мучась ни дня, но не стал... Девок я много перевидел! Мне и пели, и плясали в покорившихся племенах, и жарко слюнявили моё тело. Даже похожая на тебя была — я от неё отмахнулся наутро... А ты мне люба... Я любил, когда был совсем юным, а потом только дрался... И всегда побеждал!
Глаза девицы были внимательными и неподвижными, она смотрела по крайней мере с чувством. И Сарос узнал свою мечту, потому что синеокая сделалась похожей на себя у ворот. Она чуть вскинула личико и едва заметным движением ресниц показала, что ждёт продолжения.
— Меня зовут Сарос. Я конунг людей многих побережий. Если я позову друзей-конунгов с их людьми, нам всего вашего берега до самого Тираса будет мало! Хочешь, вываренные черепа всех этих нарядных людей вашего города я развешу под твоим окном? — Сарос нахмурился и засопел. — Скажи, как тебя зовут? Вот я — Сарос; твой отец — Вертфаст; а тебя как зовут?
— Ргея, — прозвучал довольно грубоватый голос молодицы.
— Ргея? — переспросил гот. Отчего-то девицы вновь рассмеялись, правда, на этот раз быстро остановились, внимательно глядя на подругу. Та больше не поддерживала их веселье.
Она встала, с загадочным видом прошла к стенному шкафу, украшенному резными волютами наподобие ионических барашков, и сняла с полки небольшую шкатулку. Поворошив содержимое, достала тёмную брошь из твёрдого дерева со светлой керамической сердцевиной и, чуть приклонив одно колено, смотря прямо в глаза Саросу, протянула её. Конунг взял вещицу, не отводя зачарованного взора от лица девы.
— Возьми мою аграфу с цветком, — с участием предложила Ргее одна из сидевших девиц. — Она хоть золотая и со звенящей каймой.
А Сарос уже охватил вместе с деревянной брошкой ладонь возлюбленной, сиял очами, прерывисто дышал, чуть привстав. Ргея высвободила руку, отступила, но на место не пошла. Одарив внимающих девчат загадочным взором, она на мгновение замялась, потом за спинку вытянула из-под Сароса ослон и красноречиво показала уходить.
Конунг подчинился, дошёл до открытых девкой-прислужницей дверей, поворотился и сказал:
— Я ещё приду завтра. И сегодня. Я по вашему закону тебя возьму. А всех, кто к тебе приблизится, убью. Пусть их будет даже несчётное число!
Схватив решительной дланью рукоять сильно качнувшегося меча, Сарос вышел.
* * *
— Надо найти ещё копчёных гостей, — с каменного крыльца объявил конунг. Выходившие следом сподвижники пытались понять его намерения, но ни о чём не спрашивали, чувствуя себя весьма погрузневшими после сытного кушанья.
Найти купцов оказалось делом нелёгким. Гостиный двор возле причала во время пожара заволокло плотным дымом, и заморская гильдия перебралась во дворец одного из греков, постоянно проживавшего в городе уже много лет.
По наитию готы поначалу устремились к приморской стороне. Лишь не обнаружив искомых людей, возвратились обратно в район белых дворцов.
Над улицей, прямо ведущей от причала к дворцам, густо витал рыбный запах. Где-то рядом находился пункт просола мелкой рыбёшки для многочисленных северян. Утренний улов во второй половине дня усилиями работников переместили с берега в закрома большого сусека на одной из улиц, где всё усердно перемешали с солью.
— Солят... Для нас... Закопошились... Надолго загадывают... Все стараются — и овечек ведут, и рыбачат.
— Кабы чего не придумали дурного... Как изменились после нашей угрозы! Жидкие души.
