Готы у дверей в прихожую посторонились. Из темноты прируба в арке дверей возник Вертфаст. Ни на кого не глядя, прошёл наверх и скрылся за одной из дверей второго этажа.
— В нашей земле такой большой дом не выстроить. Как его отопить? Весь лес на дрова порубим! — заметил Роальд, и всем готам, услышавшим его, стало грустно и завидно: сами обстоятельства жизни делали их ущербными дикарями.
— У нас сейчас снег по грудь...
— По утрам накат заиндевелый капает...
— Выходить никуда не хочется. За быком, бывало, гоняешься, а сам думаешь, как нос поскорее к очагу приткнуть...
— Где-то здесь город надобно выстроить, потом пригласить всех этих к себе и тоже похваляться достатком...
В скором времени несколько женщин, девиц и мальчиков стали сносить съестное из кухни на стол. Парок от блюд тут же перемешался — рыбный, мясной, овощной... В нескольких братинах плескалось и пенилось только что налитое в погребке тёмное, непроницаемое фруктово-ягодное питьё. После появления большого глазурованного чана в прихожей густо запахло горохом.
Готы подходили, толпились возле стола и пробовали. Уважительно пропустили к яствам конунга, который тоже что-то отламывал и жевал.
Расторопная полная женщина, подталкивая молодцов боками, кричала на нарушителей. Весь тот дикий скоп подчинялся ей с сочувственным пониманием.
Внесли лавки, поставили, призвав полуголодную братию спокойно сесть. Воины, уделив неспокойным взглядам на молодиц и сочных баб совсем чуть времени, полезли, толкая друг друга, к трапезе. Ещё не усевшись, уже тянулись к лакомым кускам в серёдке.
Роальд с полным ртом прокричал своим гвардейцам: «Меняйтесь идите, и будьте настороже!»
Никто его не услышал. Входившие бойцы без обиняков наседали на плечи сидевшим и тащили в рот всё, до чего могли дотянуться. Вскоре остался лишь полный чан с распаренным в бараньем жиру горохом. Самые скромные — последние, устроившись поудобнее, черпали его, хвалили город.
— Поел — душой подобрел!.. Они-то так быстро, небось, и не едят? — отошёл от стола и повалился на лавку Сарос. — А вдруг она смотрела где-то в щёлку?! Карл, ты, если живы будем, устрой мне как-то трапезу с ними. Я посмотрю, как они пищу уедают... Эх!
Так хорошо Сарос давно себя не чувствовал.
— Не думай — так же едят, только их за столом поменьше нашего, — успокоил Карл.
— Все одинаковые — правильно... Где ж хозяева? Надо бы отблагодарить! — спохватился Сарос.
— Вертфасту лучшей благодарностью будет, если мы уйдём отсюда прямо сейчас, а завтра — от города.
— Эх! Не порти, Карл, настроения!
Бойцы, потыкав клинки и финки в разгромленный стол, вызвали обслугу, спросили-потребовали пива и медов. Роальду стоило немалых усилий спровадить за двери отъевшуюся вольницу. Оставшиеся малым числом готы терпеливо ожидали чьего-нибудь прихода. Мальцы с расторопной полной женщиной принялись за уборку места стихийной трапезы. Женщина всё время громко охала над разбитыми черепками. Целые горшки и кружки споласкивали в корыте с чистой водой и выставляли на воронцы.
Неожиданно в подклет спустился Вертфаст и, опять ни на кого не глядя, произнёс:
— Иди, она тебя ждёт.
Сарос встал, обернулся к Карлу, подумал, посмотрел на боярина и пошёл наверх. Давешняя молодая девка отворяла двери, кланялась и проходила за гостем следом.
Скоро Сарос попал в чисто убранную светёлку, где сидели три одинаковые девицы, в коих знакомую синеокую красавицу так сразу было и не узнать.
Её выдал немигающий взор. Большущий мужичина заслонил собою весь дверной проём и, наверное, только поэтому девицы на миг присмирели, чего-то ожидая.
Звуки стихли, не было никакого движения, лишь курился в уголке благовонный фимиам. Девка за спиной, дыша ртом, подвинула гостю ослон, поверх его засаленной руками головы состроила рожицу. Девицы скромно прыснули и затаили на лицах едва зримые улыбки. Сарос обернулся, крякнул, но смолчал.
— Еда у вас вкусная... — промолвил он, не зная, что сказать.
Зря надеялся венценосный воздыхатель на продолжение беседы и понимание. Лишь хохоток посмелевших девиц был ему ответом. Сарос хлопнул ладонями по коленям и сказал, что желал бы подойти поближе и остаться наедине. Когда поднял глаза на неё и всмотрелся, то вдруг увидел серые, совсем взрослые и умные глаза молодой женщины — такие часто встречались ему на готских речных торжках.