— Ну, довольно истерики! — сказал он опять строго.
— Слышишь, я не пущу тебя! Не пущу! — она схватила его за руку, чувствуя, что в глазах ее темнеет и она не владеет собой.
— Отстань ты, наконец! — крикнул он, выходя из себя.
— А-а! Значит, ты ее любишь? Говори сейчас, не смей лгать! — она повалилась на пол, рыдая.
Он стоял над ней, бледный от злости, сжав кулаки.
— Степан, — крикнул он решительно, — давай шинель!
— Не уходи, не уходи, — закричала она, — не мучай меня, скажи правду! Если ты уйдешь, я разобью стекла и выброшусь на улицу!
Она вскочила с пола и бросилась к окну.
Он поймал ее за руку и заговорил, стараясь говорить ласково:
— Ну, ну, перестань. Утри слезы и поговорим.
Он отвел ее на диван в кабинет и подал ей воды. Она все еще дрожала и, тихо всхлипывая, пила воду.
Ей было невыносимо тяжело.
Надо было уйти, расхохотавшись ему в лицо, сказать, что он ей противен или что-нибудь в этом роде, но она не может, опять эта желанная роль женщины, играющей мужскими сердцами, не удается ей.
Она так привыкла рассказывать своим подругам как она третирует и мучает мужчин, а они лежат у ее ног, покорные и робкие, а на самом деле она сама валялась сейчас у ног этого самодовольного человека.
Она даже застонала от боли.
— Успокоилась ли ты наконец, можешь ты меня выслушать? — спросил он.
Она кивнула головой.
— Хорошо, ты знаешь, что обстоятельства заставляют меня жениться. Раньше ты к этому относилась вполне разумно, а теперь начинаешь мне устраивать скандалы. Ты желаешь устроить свою карьеру, так ты же должна знать, что я ничем не могу помочь тебе, если эта женитьба не состоится. А ты собираешься мне закатывать скандалы! Я этого не потерплю, слышишь? Я прошу тебя и не думать о таких выходках больше. Пока нам надо реже видеться, чтобы не вышло сплетен, — я тебе уже говорил об этом.
— А ты влюблен в эту Накатову! — крикнула она.
— Да уймись ты, глупая женщина! — нетерпеливо крикнул он.
Она притихла и беспомощно прижалась мокрой от слез щекой к подушке дивана.
— Повторяю тебе, что если ты сделаешь скандал, ты меня не удержишь, я тебе этого не прощу, так будь же умницей, и тебе же будет хорошо.
— Поклянись мне, что ты ее не любишь!
— Клянусь. Это я тебе говорю совершенно искренно, но она милая женщина, и я не желаю, чтобы у нее были хотя бы малейшие неприятности из-за меня.
— Николай, я не могу жить без тебя, я покончу с собой, если ты меня разлюбишь.
— Ну, ну, будь благоразумна, успокойся и иди домой, — он говорил это, ласково проводя рукой по ее спутанным волосам.
Она тихо заплакала:
— Ты, Коля, моя жизнь, мое счастье, мое все!
Он нехотя обнял ее, торопясь окончить неприятную сцену. Ему нужно было ехать, он торопился и боялся опоздать.
Зина, измученная слезами, задремала на диване. Она решила не уходить и дождаться Лопатова. Лучше она посидит тут, пошлет за закуской в офицерское собрание, будет читать книгу. Ведь к ночи он вернется — и они «помирятся», как это всегда бывает.
Было уже совсем темно, когда Степан робко стукнул в дверь.
— Барышня, г-н Тархин спрашивают вас, — почтительно доложил он, просовывая голову в дверь.
— Пусть подождет минутку, — отозвалась Зина, торопливо зажигая электричество у зеркала.
Она хотела было причесать волосы, но они были так красивы в своем беспорядке, что она раздумала и, только поспешно проведя пуховкой по лицу, крикнула: «Войдите».
В комнату не вошел, а как-то проскользнул маленький господин средних лет, с моноклем в глазу и с черными подстриженными усиками.
Он поцеловал руку Зины и шутливо заговорил:
— Я даже доволен, что не застал Николая и неожиданно вижу вас. Давненько, давненько мы не видались!
Она рассеянно улыбнулась:
— Вы меня извините, что я так растрепана, — у меня болит голова!
Он подвинул стул и сел около дивана.
Константин Николаевич Тархин знал в Петербурге все и всех, и не было того круга или общества, где бы его не считали своим.
Маленький, юркий, всегда элегантный, он был всегда и везде приятным гостем, с последней новостью на устах, с последним модным словечком.
Он восхищался только новоиспеченными знаменитостями и только новыми «направлениями».
