Он немного струсил.
Он уговаривал ее не ехать к Маркизет, уверяя, что ничего серьезного между Лопатовым и артисткой нет, что не стоит огорчаться.
Он ушел только тогда, когда она успокоилась и обещала не предпринимать ничего «героического».
— Вы только доставите удовольствие Маркизет: чужие страдания, по вашей теории, только усиливают сладость любви.
Эти последние слова подействовали больше всего на Зину.
Спускаясь с лестницы, Тархин бранил себя за то, что проговорился, но не мог отделаться от приятного чувства, что ему удалось рассорить «засидевшихся любовников».
После визита к тете Соне Накатова все время оставалась задумчивой.
Она не переставала уверять себя, что Лопатов прав, что Таля именно такова, какой он ее представлял себе, но Таля, изредка забегавшая к ней по поручению тетушки, как-то сразу, однако, одним своим видом рассеивала все подозрения.
Неужели можно лгать этой светлой улыбкой, этим чистым детским взглядом?
Если она, Таля, хитрит, кому же верить?
Значит, нельзя верить и ему? Значит, можно сомневаться в его любви? Но как же можно в этом сомневаться, ведь он дает ей самое ясное доказательство: он женится на ней и так еще торопит свадьбу…
Вдруг она побледнела и схватилась за доску камина, около которого стояла. Ей вспомнился кузен Жорж и его признания.
«Нет, нет, что за глупости! Как я смею оскорблять его такими мыслями, сравнивать его, рыцарски-благородного, с беспутным Жоржем!»
Она выпрямилась и, прижав руки к сердцу, вслух сказала:
— Какие глупости! Он прав, я нервничаю. Это смешно и нелепо.
В то время когда Накатова думала свои тяжелые думы, Зина металась по маленькой казенной квартире, ломая голову, что предпринять ей, чтобы заставить вернуться Лопатова.
Нервы ее были до такой степени натянуты, что она уже забыла, в чем ее главное горе.
Ей припомнились все обиды, все неудачи ее такой еще коротенькой жизни.
Она ходила по комнатам, ломая руки.
Что с ней делают люди? Как ее измучили и истерзали! Гадкие, мелкие людишки! В семье ее никто не понимает!
В ее отуманенной голове ее участие в любительских спектаклях вырастало в какую-то высокую миссию, попытки писать стихи — в опыты гения, безличные, дышащие над ней родители — в угнетателей.
Лопатов опозорил и бросил ее; предыдущие романы, в момент этих истерических судорог, не шли в счет. Прошлые драмы забылись — настоящая была самая тяжелая.
Ей казалось, что разлука с Лопатовым покроет ее несмываемым позором. Ведь для нее самым позорным и ужасным казалось то, что она брошена, покинута, что другая «отбила» у нее любимого человека. Ведь они будут издеваться над нею! Ведь ни одна из этих завистниц не откажет себе в удовольствии прийти и ткнуть иголкой в ее рану.
«Подлые, подлые!» — твердила она, представляя себе лица своих «задушевных подруг».
Что он женится — это пустяки, она уже всем объяснила, что причина женитьбы — любовь к ней: он хочет принести себя в жертву, чтобы дать ей счастье и роскошь. Она так сама была уверена в этом, и вдруг другая женщина отнимает у нее эту роскошь, отнимает его любовь и, конечно, будет издеваться над «побежденной соперницей». Иначе она себе не представляла.
Может быть, эта женщина будет властвовать над ним?
Эта женщина отняла у нее в жизни ту роль, о которой она мечтала, которую она так старательно изучала, к которой готовилась с такими надеждами.
Зина заметалась по комнате.
«Я не отдам, не отдам его, — твердила она. — Что мне делать? Что делать? Умереть? Он придет, а она лежит мертвая, холодная, прекрасная…»
Она даже притихла, представляя себе эту картину.
Он бросается на ее труп и рыдает… Вот ему, вот мучения совести, скандал на весь Петербург, а если у нее дрогнет рука? Ее спасут, и он вернется к ней.
Она любит его. Ну не надо богатства, она согласна жить с ним хоть в бедности, она не может жить без него, она не может перенести мысли, что вот сейчас, сию минуту он с другой, и эта другая смеется над ней.
Она почти крикнула от боли, бросилась к письменному столу и дрожащими руками стала шарить в ящиках, отыскивая револьвер.
Наконец нашла.
Большой, тяжелый. Она схватила его и поднесла к виску. Ах нет, не в голову — она не хочет быть обезображенной.
