Баронесса Вревская: Роман-альбом - страница 83

Шрифт

Интервал

Во всяком случае, я благодарна Юлии Петровне за этот урок жизни, а то я тоже хотела бодро подверстать её судьбу к идее, пусть даже и такой привлекательной, как служение Отечеству.

ПАМЯТИ Ю. П. ВРЕВСКОЙ

На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращённого в походный военный госпиталь, в разорённой болгарской деревушке — с лишком две недели умирала она от тифа.

Она была в беспамятстве — и врач даже не взглянул на неё; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока ещё могла держаться на ногах, поочерёдно поднимались со своих заражённых логовищ, чтобы поднести к её запёкшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.

Она была молода, красива; высший свет её знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы завидовали ей, мужчины за ней волочились... два-три человека тайно и глубоко любили её. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слёз.

Нежное, кроткое сердце... и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи... она не видала другого счастия... не видала — и не изведала. Всякое другое счастие прошло мимо. Но она с этим давно помирилась — и вся, пылая огнём неугасимой веры, отдалась на служение ближним. Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом её тайнике, никто не знал никогда, а теперь, конечно, не узнает. Да и к чему? Жертва принесена... дело сделано. Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже её трупу — хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.

Пусть же не оскорбится её милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на её могилу!

Сентябрь 1878 г.

Ив. Тургенев.

ПОД КРАСНЫМ КРЕСТОМ

(Посвящается памяти Ю. П. Вревской)

Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,

Без памяти поднят был с мёрзлой земли;

И долго, в шинели изорванной, в ранах,

Меня на скрипучей телеге везли;

Над нами кружились орлы — ветер стонам

Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам

Стучали копыта измученных кляч,

В плесканьях Дуная мне слышался плач.

И с этим Дунаем прощаясь навеки,

Я думал: едва ль меня родина ждёт!..

И вряд ли она будет в жалком калеке

Нуждаться, когда всех на битву пошлёт...

Теперь ли, когда и любовь мне изменит,

Жалеть, что могила постель мне заменит!..

И я уж не помню, как дальше везли

Меня по ухабам румынской земли...

В каком-то бараке очнулся я, снятый

С телеги, и — понял, что это — барак;

День ярко сквозил в щели кровли дощатой,

Но день безотраден был — хуже, чем мрак...

Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,

В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью,

И, сам искалеченный, тупо глядел

На лица и члены истерзанных тел.

И пыльный барак наш весь день расставался:

Вносили одних, чтоб других выносить;

С носилками бледных гостей там встречался

Завёрнутый труп, что несли хоронить...

То слышалось ржанье обозных лошадок,

То стоны, то жалобы на распорядок...

То резкая брань, то смешные слова,

И врач наш острил, засучив рукава...

А вот подошла и сестра милосердья!

Волнистой косы её свесилась прядь.

Я дрогнул, — К чему молодое усердье?

«Без крика и плача могу я страдать...

Оставь ты меня умереть, ради Бога!»

Она ж поглядела так кротко и строго,

Что дал я ей волю и раны промыть, —

И раны промыть, и бинты наложить.

И вот над собой слышу голос я нежный:

«Подайте рубашку!» — и слышу ответ, —

Ответ нерешительный, но безнадёжный:

«Все вышли, и тряпки нестираной нет!»

И мыслю я: Боже! Какое терпенье!

Я дышащий труп, — я одно отвращенье

Внушаю; но — нет его в этих чертах

Прелестных, и нет его в этих глазах...

* * *

Но нет! Не забыть мне сестрицы святой!

Рубашку её сохраню я до гроба...

И пусть наших недругов тешится злоба!

Я верю, что зло отзовётся добром:

Любовь мне сказалась под Красным Крестом.

1878 марта 6.

Яков Полонский

ПРЕКРАСНОЕ МГНОВЕНИЕ ВЕКА

(Постскриптум )

Создавая вымышленного героя, писатель

как бы добавляет новую личность к числу

граждан своей страны, а воссоздавая

историческую личность, стремится сделать

из неё соучастника своей эпохи.

Ян Парандовский

Вот и всё, Юлия Петровна, что удалось узнать о Вас. Биография довольно приблизительная.

Ваше имя (один его звук рождает печаль и приязнь), летящий почерк на прозрачных от ветхости листах, Ваше задумчивое и нежное лицо на фотоснимке — черты почти стёрты ретушью и временем, — вот те золотые точки координат, что освещали мой путь во тьме неизвестности. И ещё Ваш подвиг. Прекрасная судьба, сделавшая Вас легендой.