Баронесса Вревская: Роман-альбом - страница 38

Она посылает ему к именинам свою фотокарточку, не приписав ни слова, часто меняет планы путешествий, умеет хорошо описать зимнюю деревенскую глушь (Тургенев хвалит всегда её литературные способности и литературный вкус), но не все письма ему отправляет, несмотря на только «дружеские чувства». Жалуется на хандру, старость, болезни и снова посылает свои ослепительные фотопортреты, от которых господин Тургенев надолго теряет покой. Осознанно или бессознательно поддерживает маску таинственности? Упомянув в переписке Базарова, Тургенев тем самым и её ставит на место Одинцовой. Неприступные крепости всегда привлекают настоящего воина.

Так она балансировала на грани простодушной дружбы и чисто женского желания кокетством и ревностью покрепче привязать к себе. Простодушно даёт советы к родам «молодой приятельницы» и довольно мстительно передаёт злые сплетни о Виардо. Не подпускает его близко, но чуть он начинал остывать и уходить — уверяет, «что очень к нему привязалась».

Как всегда, в её жизни больше неизвестного, чем известного, вот и Тургенев пишет, что её прошлое наполняет её смирением. Почему? Прошлое как прошлое — детство в Смольном, раннее замужество, вдовство... Может быть, какая-то неизвестная нам трагедия, слёзы, тайные свидания?

Она часто говорит, что уже стара и себе неинтересна, что хотела бы устроить себе гнездо, «где бы могла состариться и умереть». Все эти мечты об уединённости, мысли о старости и смерти — отчётливый сигнал о моральном неблагополучии. Тургенев не относится к этому слишком серьёзно, но, во всяком случае, «мне бы хотелось встретиться с Вами до подобного окончательного устройства Вашей судьбы...» — восклицает он «с эгоистической точки зрения». Она пишет ему о снежных степях и метелях, а он задаёт загадку: «Помните у Пушкина: «как дева русская свежа в пыли снегов». Предыдущий стих отыщите сами». И если Юлия Петровна отыскала, то улыбнулась, а может, и разволновалась, ведь «...бури севера не вредны русской розе. Как жарко поцелуй пылает на морозе!» Вот какое желание «зашифровал» сюда её адресат.

И тут же поделился радостью: у него родилась дочь. Откровенно, даже слишком, для влюблённого, мечтающего о взаимности. Но эта откровенность — неизбежный ход Тургенева. Он ничего не скрывает от неё, тем более что слухи всё равно бы доползли до Юлии Петровны.

Видимо, Вревская уязвлена, потому что вдруг много жалуется ему: предыдущий год (пока И. С. носился, чтобы получше устроить приятельницу, и волновался за неё) для Юлии Петровны был плохим. И называет себя «отпетым» человеком. И с оттепелью у неё хандра. Во всех этих жалобах — неудовлетворённость, горечь несостоявшейся жизни, и Иван Сергеевич понимает это. Ирония сменяется неясностью, он находит слова, способные утешить и подбодрить её. («...На свете действительно есть нечто получше «предсмертной икоты», и хотя уже нельзя ожидать, что радость польётся полной чашей, — но она может ещё окропить последние жизненные цветы... «Живи, пока живётся»). Да, видно, не хватало ей в жизни участия и сочувствия, если она, почти отбросив приличие, так настойчиво добивается его у малознакомого человека, хоть и близкого по духу.

Год начинается увлекательным состязанием. Настойчивость Тургенева наталкивается на дразнящий отпор Юлии Петровны. Причина: поездка в Богемию на воды и встреча там. Тургенев буквально неистовствует, уговаривая её — сдаться и приехать. В ход идёт всё: и мальчишеские признания, что нравится ему «ужасно», и уверения, что узелок их отношений завязан крепко — «не вздумайте рвать» — ничего не выйдет, да и к чему? «Кому от него вред будет? Никому — ни даже мне... ни даже Вам!!» И страх, что она передумает и махнёт на свой Кавказ или в Индию, к своим пашам или кавказцам, яростная ревность, ему всюду мерещатся мужчины (она острит на это, что он сам посылает её ко всем пашам), ревность и злость на её семейные дела, которыми она, видимо, прикрывается, а может, и правда озабочена: «У Вашей сестры есть муж, обойдутся без Вас». И угрозы, что её приезд будет проверкой их дружбы и если не приедет, то и дружбе конец. Он пугает, что старость и впрямь не за горами и это последний случай «золотой волюшки», ведь жизнь стремительно уходит. Рисует прекрасные картины: обед вдвоём в маленьком ресторанчике, завтрак тет-а-тет в трактирчике или в её комнате за чаем, «...глядя Вам в глаза, которые у Вас очень красивы, и изредка целуя Ваши руки, которые тоже очень красивы, хотя велики... но я такие люблю».