— Эсминец «Кайзер Вильгельм» — корабль имперского флота Германии. — Роузбери тоже рассматривал иностранного гостя. — Один приятель из Адмиралтейства говорил мне, что на самом-то деле его построили в Англии на верфи в Блэквелле почти тридцать лет назад.
— Почему же кайзер послал на парад такую старую калошу?
— Тот человек из Адмиралтейства объяснил мне, что немцы так поступили намеренно. Этот чертов кайзер хочет, чтобы немцы устыдились, что у них такой старый флот, и проголосовали бы за увеличение расходов на строительство новых кораблей. Он только недавно назначил нового министра военно-морского флота, некого Тирпица.
Королевская яхта поравнялась с гордостью американского флота эсминцем «Бруклин». Надпись на его борту была сделана не черной краской, как на британских судах, а ослепительно белой. Над портом Солент снова раздались приветственные возгласы.
— Боже милостивый! — вдруг пробормотал Пауэрскорт. — Невероятно! Джонни, посмотри-ка, кто там стоит на палубе немецкого корабля рядом с капитаном?
Фицджеральд поднял свой бинокль.
— Я не вижу ничего необычного, Фрэнсис. — Он попытался настроить бинокль. — Ничего странного. О Господи! Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду. Владыка небесный, Фрэнсис, но это уже слишком, право слово!
— Что это вы там заметили? — поинтересовался Роузбери.
— Не важно что, Роузбери, важно — кого. — Пауэрскорт побледнел: на палубе, оживленно беседуя с капитаном, стоял Чарлз Харрисон — бывший владелец банка в лондонском Сити, которого подозревали в совершении нескольких убийств, человек, пытавшийся опорочить репутацию Британии в финансовом мире, тот, чье тайное общество послало оружие в Ирландию, чтобы сорвать юбилей императрицы.
Королевская яхта приблизилась к «Кайзеру Вильгельму». Немецкий оркестр заиграл национальный гимн Британии. Кое-кто из пожилых пэров, собравшихся на палубе «Дуная», вооружившись бокалами с шампанским, подхватил песню.
Принц Уэльский, казалось, был весьма доволен таким приемом со стороны флота своего кузена. Он церемонно поклонился людям, стоявшим на палубе.
— Вон тот парень в белом костюме, видите, Роузбери, тот, что не в форме, — это Чарлз Харрисон, — Пауэрскорт указал на капитанский мостик «Кайзера Вильгельма».
— В самом деле? Боже! — воскликнул Роузбери. — Значит, ему удалось улизнуть. Вернулся к своим. Этот корабль — территория Германии. Юрисдикция британской полиции на него не распространяется.
Немецкий оркестр заиграл «Правь, Британия». Пэры подхватили:
— Когда Британия первой, по Божьему призыву…
Пауэрскорт вспомнил разговор со своим старым профессором в Кембридже. Кажется, Брук сказал тогда, что руководитель тайного общества был офицером германского флота. Может, он и есть капитан «Кайзера Вильгельма»?
И тут Чарлз Харрисон заметил Пауэрскорта. На его лице появилось такое же выражение удивления, какое несколько минут назад было на лице Пауэрскорта. Он нахмурился, а потом погрозил им издалека кулаком и что-то прокричал.
Пауэрскорту показалось, что он крикнул:
— Погодите, мы еще поквитаемся с вами, вот увидите!
Джонни Фицджеральд утверждал, что прощальная фраза была немного иной:
— Погодите, мы еще отправим вас на корм рыбам!
Погрозив им на прощание кулаком, Чарлз Харрисон убрался прочь с палубы.
— Правь, Британия. Британия, правь над волнами…
Кое-кто из пэров притоптывал в такт, подпевая гимну.
На какую-то долю секунды Пауэрскорт растерялся. Он поспешно оглянулся — убедиться, что жене не грозит никакая опасность. Леди Люси беззаботно болтала с одним из пэров. Итак, Харрисон убирался восвояси — назад в Германию. Планы его были разрушены. Лондонский Сити спасен. Ирландские винтовки перехвачены. Леди Люси больше ничто не угрожает.
Пауэрскорт помахал иностранному кораблю, словно прощаясь. Фицджеральд и Роузбери застыли в салюте, когда с их судном поравнялась королевская яхта. Оркестр на «Кайзере Вильгельме» умолк.
— Знаете, что я вам скажу, — бодро начал Роузбери, отмечая разительный контраст между старым немецким кораблем и мощью Королевского флота. — Говорят, они хотят построить новый флот, чтобы потягаться с нами. Этот Тирпиц и чертов кайзер. Так посмотрите на их корабль и на наши! Им придется трудиться не один год, помяните мое слово.