— Милая моя…
— Я хочу тебя, — не открывая глаз, сказала Лера. — У меня давно не было мужчины, я голодная и похотливая.
— Значит, на моем месте мог быть любой другой? — испугался Круглов.
— Конечно, — она улыбнулась счастливо и обвила его шею руками. — Любой другой в кого бы я влюбилась.
— Ты не могла в меня влюбиться, прошло слишком мало времени, — Валерий Иванович струсил окончательно.
— Кто бы говорил?! Сам еще вчера объяснился в любви. На второй день знакомства! — один серый глаз открылся и полыхал насмешкой.
— То я! А то ты!
Господи, взмолился Круглов, пусть это будет не сон! Пусть голое лохматое создание, прильнувшее к нему, всегда будет в его жизни. Пусть бормочет ласковые слова и кусает его, пусть царапает спину и целует плечи. Пусть…
— Знала бы моя дочка, что творит ее высоконравственная мамочка! Затащила мужика в постель! В любви клянется первому встречному! Ужас!
«Ужас» занял полчаса. После Круглов, опустошенный и удовлетворенный, курил на кухне. Лера собиралась на работу.
— Сколько лет твоей дочери? — спросил он за завтраком.
— Она взрослая девочка. Уже замужем. Двадцать четыре года.
— О чем ты думаешь? — он видел: она беспокоится.
— Ни о чем, — отмахнулась Лера.
Он ждал другого. Он ждал серьезного разговора.
Если то, что между ними произошло — важно, почему она не скажет об этом? Разве можно расстаться, не расставив точки над «i»?
Лера молча убрала со стола посуду, молча причесалась, молча взялась за куртку. С шапкой в руках она закричала:
— Что ты молчишь? Скажи хоть слово!
Круглов удивленно протянул:
— Разве я молчу?
— Да. Сидишь с каменной физиономией, смотришь с ненавистью на меня, не отвечаешь на вопросы. Ждешь, когда я напрашиваться начну? Не дождешься!
— Я жду, когда ты позовешь меня в свою жизнь, — выдал он заранее заготовленную фразу. Все утро, пока Лера суетилась, Круглов сочинял ее и, наконец, выдал. — Я жду, когда ты позовешь меня в свою жизнь
Лера всплеснула возмущенно руками:
— А я жду того же от тебя!
Круглов сгреб ее в охапку, прижал к груди.
— Лерочка, я — дурак. Я не умею обращаться с женщинами. Я не знаю, кто кому что должен говорить. Я боюсь, что ты спохватишься, вспомнишь про мои судимости и откажешься от меня. Я только и об этом и думаю.
— Не думай, — перебила она
— Я не убивал, не калечил людей. Я промышлял по мелочам, зато сидел по-крупному.
— Соседка ввела меня в курс дела.
— И что же, моя биография тебя не волнует?
Лера кивнула головой.
— Уже нет. Меня волнуешь ты.
— Но…
— Давай отложим клятвы и споры на потом. Давай посмотрим, как нам будет вместе. Давай не спешить, не пороть горячку. Не портить то светлое, что возникло между нами.
Он только об этом и мечтал.
— Я согласен.
— Сегодняшнюю ночь мы проведем раздельно и попробуем разобраться в себе.
Об этом она могла даже не мечтать.
— Нет, — возразил Круглов, — ночь мы проведем вместе и разбираться будем в друг друге.
Лера смерила его долгим, пронзительным взглядом.
— Нет.
Наверное, Бог услышал его. Внял мольбе. Отдал сероглазую навсегда, в вечное пользование, в горе и радость. Она льнула к нему, ластилась, прижималась и, сумасбродка, взывала к благим намерениям. Да, он скорее бы умер, чем отпустил ее от себя.
— Да! — припечатал ее губы к своим.
— Нет!
В ворохе расстегнутых одежек….в суматохе нежных касаний…в ответном стремлении…нет звучало влекущим призывом…
— Да!
— Валерочка, ты нахал. А я безвольная дурочка. Еще минута и я опоздаю на работу…
Он проводил ее до библиотеки и чмокнул почти по-семейному в щеку. Со стороны могло показаться, что это обычная семейная пара, а не два одиноких человека, которые наконец нашли друг друга и свое счастье.
…Счастье! Круглов стоял перед зеркалом и улыбался своему отражению. Черт возьми, он себе нравился. У него было мало в жизни секса, еще меньше любви, но кто сказал, что в пятьдесят два счастье невозможно? Возможно, утверждала сегодняшняя ночь. Еще как возможно.
Разгоняя мечты, зазвонил мобильный. Виктор Петрович Осин желали пообщаться со своим гонителем.
Круглов ухмыльнулся игриво. Для равновесия ему как раз не хватало дельного занятия. Нельзя же целый день ждать вечера и вспоминать приятные мгновения ночи. Надо и на хлеб насущный заработать, и к хлебу.
