— Милая… — прошептал он, заглядывая ей в лицо. Страсть мерцала в глазах, страстью дышал голос, страсть исходила из рук… — …милая моя…
Лера тихо и надрывно вздохнула. Шаг отделял ее от роковой черты, за которым простилалась пропасть. Всего шаг, просил ее сделать мужчина с тем же как у нее именем.
Он пришел к ней с любовью. Она предложила ему секс. И ночью, в своем вчерашнем сне, предлагала секс. И днем в нетерпении дожидалась секса. И сейчас, наэлектризованная страстью, хотела секса. Ее тело жаждало секса. Жаждало ласки, нежности, силы, ритма совокупления.
Мужчина хотел любви. Его ласки были любовью, и нежность была любовью, и сила, и ритм были любовью. Все что он давал, было любовью и только любовью. В любовь влекли Леру ласковые губы. В любовь толкали шальные слова:
…это знак.
…вы моя судьба.
…я не отступлю.
…милая, единственная, я мечтал о тебе…
— Валерочка, ты — хороший… — дальше Лера хотела сказать «но». Не получилось. Губы сами по себе добавили «мой».
— Твой? — раздался в ответ испуганный вопрос.
— Да, — против воли произнесла Лера, чувствуя что летит в бездну, в сказку, в водоворот. Утро началось с признания:
— Я тебя люблю, — сказал Круглов.
Не открывая глаз, Лера кивнула и еще целое мгновение пробыла свободной независимой женщиной. Целое мгновение утра дано было ей, чтобы сбежать от любви, ночи, пропасти и мужчины с седыми висками. Мгновение, пронизанное нежностью, с которой смотрел на нее Круглов,
которую чувствовала она сквозь закрытые веки,
которой отзывалась обласканное ночью тело,
которой полнилась ожившая душа.
Мгновение истекло, истаяло кратким мигом. Нежность пронзила сердце насквозь. Кончилась свобода и независимость. Началось рабство.
Хватило сил на глупую эпатажную фразу:
— У меня давно не было мужчины, я голодная и похотливая.
— Значит, на моем месте мог быть любой другой? — испугался Круглов.
Испуг довершил дело.
— Конечно, — Лера улыбнулась счастливо, признавая полную безоговорочную капитуляцию, и обвила шею Круглова руками. — Любой другой в кого бы я влюбилась.
— Лера, отстань, — взмолился Круглов. — Сколько можно меня мучить?
За окном ночь. Люди добрые спят. Или занимаются любовью. А его допрашивают. С пристрастием. И старанием.
— Посмотри на себя, лицо разбито, синяк на ноге, — в ласковом укоре звучит лязг стального капкана. Разговор продолжается второй час. Круглов держится из последних сил. Еще никогда ему не хотелось так сильно стать предателем.
Лера лежит у него на плече, нежно поглаживает волоски на груди, воркует:
— Ну, мой хороший; ну, мой, миленький; ну, пожалуйста, расскажи мне все…
От каждого «мой» Круглов замирает от счастья.
Лера сто раз сказала «мой» и сто раз у него от счастья оборвалось сердце.
— Если ты меня любишь, то не будешь скрывать правду…
Круглов тяжко вздыхает. Странная вещь — женская логика. Каким образом связаны любовь и чистосердечное признание?
— Я ведь от тебя ничего не таю…
Он трижды расспрашивал Леру про полковника. И трижды она повторила одно и тоже. Ни одной оговорки, ни грамма смущения. Что с того? Круглов все равно мучался ревностью. На месте нынешнего, липового полковника завтра мог оказаться настоящий инженер или менеджер. Бывшие уголовники мало кому нужны. Они — специфический товар. На любителя.
— Я устала тебя убеждать, — обращаясь к горбику кадыка, вела дальше Лера, — я не виновата, что влюбилась в тебя. Так получилось. Почему ты не хочешь мне верить?
— Я никогда никому не верил, — Круглов попытался, в который раз объясниться, — у меня привычки такой нет.
— Но ведь я тебе сразу поверила, — продолжается торг, — и ты мне поверь. Когда люди любят друг друга, они друг другу верят…
Когда люди любят друг друга, они друг другу верят! Жизнь, голосом любимой женщиной, диктовала новые правила.
— Неужели мужья всегда говорят женам правду о себе? — спросил Круглов.
— Конечно, говорят, — сообщила новость Лера. — В крайнем случае, врут. Но молчат и принципиально не пускают в свою жизнь только те, кто категорически не приемлет своих женщин.
— И жены откровенны с мужьями?
— Очень редко.
— Почему?
— По качану, — рассмеялась Лера.
