– Ты сказал об этом отцу?
– Пока нет. Но раз эти ублюд… – Я замолчал на полуслове и начал снова, подбирая слова: – Раз эти парни не собираются оплачивать лечение Данте, то и я за Джулиана платить не стану. И если папа хочет отобрать у меня за это машину – пускай отбирает.
На лице миссис Кинтаны появилась ухмылка. Она нечасто ухмылялась.
– Дай потом знать, что решит твой отец, – сказала она.
– И еще кое-что. Джулиану никто не запрещает идти к копам. – Теперь ухмылялся я. – Только, думаете, он это сделает?
– А ты знаешь толк в уличных разборках, да, Ари?
Мне понравилось выражение лица Сэма.
– Кое-что знаю, да.
Казалось, нам с Данте толком не о чем говорить.
Я взял у его отца сборники стихов и принялся читать ему вслух. Иногда Данте останавливал меня и просил: «Прочитай снова». И я перечитывал. В эти последние летние дни между нами что-то неуловимо изменилось. С одной стороны, я чувствовал, что мы стали ближе. С другой – что сильно отдалились.
Мы оба уволились с работы. Даже не знаю почему. Наверное, после того, что случилось, все это казалось бессмысленным.
Однажды я выдал дурацкую шутку:
– И почему в конце лета кто-то из нас обязательно оказывается покалеченным?
Ни он, ни я не засмеялись.
Навещая Данте, я не брал с собой Ножку: она любила на него прыгать и могла сделать ему больно. Данте по ней скучал, но знал, что я поступаю правильно.
Как-то утром я пришел к нему и показал все фотографии своего брата. А потом пересказал его историю – так, как понял ее из газетных вырезок и папиных ответов на мои вопросы.
– Хочешь, расскажу все сначала? – спросил я.
– Давай, – ответил он.
Мы оба устали от поэзии и устали от молчания.
– Короче, моему брату было пятнадцать. Он был сердитым. Вечно сердитым. Я это понял из разговоров с сестрами. В общем, то ли он стал злым, то ли просто таким родился – не знаю. Так вот, как-то раз он болтался на окраине города в поисках неприятностей. Так мне папа сказал. Он сказал: «Бернардо всегда искал неприятностей». Так вот, в тот вечер Бернардо снял проститутку.
– А где он нашел деньги?
– Не знаю. Что за странный вопрос?
– Разве когда тебе было пятнадцать, у тебя были деньги на проститутку?
– Когда мне было пятнадцать? Ты говоришь так, будто это было сто лет назад. Черт, да у меня и на шоколадку-то денег не было.
– Вот и я о том же.
Я посмотрел на него.
– Можно я договорю?
– Прости.
– В общем, проститутка оказалась парнем.
– Что?
– Это был трансвестит.
– Ого.
– Да. И мой брат озверел.
– Насколько озверел?
– Он до смерти забил его кулаками.
Данте растерялся.
– Боже, – выдавил он.
– Ага. Боже.
Долгое время мы просто молчали. Наконец я поднял взгляд.
– Ты знаешь, кто такие трансвеститы?
– Конечно, знаю.
– Конечно, знаешь.
– А ты не знал?
– Откуда мне знать?
– Ты такой невинный, Ари, ты в курсе?
– Ничего я не невинный, – сказал я. Потом прибавил: – На самом деле концовка у этой истории еще грустнее.
– Куда уж грустнее?
– Он убил еще кое-кого.
Данте молчал.
Он ждал, когда я продолжу.
– Он попал в исправительную колонию для несовершеннолетних. И там как-то раз снова пустил в ход кулаки. Все-таки мама права. Правда не исчезает просто из-за того, что ты не хочешь о ней думать.
– Сочувствую, Ари…
– Да, но что ж, ничего не поделаешь, правда? Это даже хорошо, Данте. То есть для брата, конечно, плохо. Не знаю, наладится ли когда-нибудь его жизнь… Но хорошо, что мне обо всем рассказали. – Я посмотрел на него. – Может, однажды я узнаю его получше. Может быть.
Данте внимательно на меня смотрел.
– Ты выглядишь так, как будто вот-вот заплачешь.
– Нет. Просто мне грустно, Данте. И знаешь что? Мне кажется, мы с ним похожи.
– Почему? Потому что ты сломал нос Энрикесу?
