— Желябова видели когда-нибудь? — неожиданно спросил он каким-то новым, незнакомым и цепким голосом.
Саша нахмурился:
— Почему вы спрашиваете о Желябове?
Жандарм постучал костяшкой согнутого пальца по столу.
— Вопросы задаю только я.
Саша пожал плечами.
— Желябова казнили шесть лет назад. Тогда мне было пятнадцать лет.
— Почему же, позвольте полюбопытствовать, вы присвоили себе такое же наименование — партия «Народная воля»?
— На этот вопрос я отвечать отказываюсь.
Ротмистр поднял брови.
— Отчего же?
— Я не желаю объяснять.
— Но ведь ответ напрашивается сам собой: Желябов бросал бомбы, и вы хотели бросить бомбы!
«Он вовсе не об этом хотел спросить, — думал Саша. — Рассчитывал неожиданным вопросом сбить меня с толку, как бы невзначай выяснить то, что его интересует больше всего: связаны ли мы со старым народовольческим подпольем? Он почувствовал, что я подготовился только к логическим, только к последовательным ответам и решил лишить меня этого преимущества, вести допрос рывками, хаотично, и вытаскивать из этого хаоса нужные ему сведения…»
— Ну что же мы замолчали, Александр Ильич? — Лютов смотрел на Сашу с искренним огорчением. — Так хорошо начали и вдруг замолчали, а?
«Сейчас кот попросит помощи у лисы…»
Ротмистр обернулся к Котляревскому:
— Господин прокурор, у вас есть вопросы к господину Ульянову?
— Безусловно. — Котляревский придвинулся вперед, опустил голову и вдруг посмотрел на Сашу своими светлыми навыкате глазами как-то очень просяще, снизу вверх. — Скажите, Ульянов, а в чем же конкретно выражалось ваше участие в замысле на жизнь государя императора?
«Надо только не сбиваться с единой линии: повторять все то, что они дали прочитать мне вчера в показаниях Канчера. Говорить только о себе. Только о том, что знал Канчер».
— Мое участие в замысле на жизнь государя императора выразилось в следующем: в феврале этого года я приготовил некоторые части разрывных метательных снарядов, предназначавшихся для покушения…
— В феврале этого года? — вмешался Лютов.
— Да, в феврале.
— Не припоминаете точно, какого числа?
— Не припоминаю.
— Пользовались методом Кибальчича? Студень гремучей ртути, пироксилин, бертолетовка, сурьма, нитроглицерин?
«Ого, — подумал Саша, — а кот, оказывается, весьма осведомлен в делах химических».
— Нет, пользовался своим собственным методом.
— Каким же, позвольте полюбопытствовать?
— Азотная кислота и белый динамит.
— И много кладете белого динамиту, если не секрет?
— Секрет, господин ротмистр.
— С белым динамитом надо осторожнее, — озабоченно погладил усы Лютов, — Может сработать и до совершения акции.
«Специалист. Профессор. Вызывает на научную дискуссию. Вот смех-то».
— Мы несколько отвлеклись, — вступил в разговор Котляревский, — Вы, кажется, были намерены продолжить свои показания?
— Да, я хочу продолжить показания.
— Прошу вас.
— Кроме работы со взрывчаткой, я принимал участие в приготовлении свинцовых пуль, которыми были начинены снаряды. Я резал свинец и сгибал из него пули. Потом мне доставили два жестяных цилиндра…
— А стрихнинчик? — снова вмешался Лютов.
— Что стрихнинчик?
— Стрихнином пули вы набивали?
— Нет, к этому я отношения не имел.
— В свое время Желябовская группа очень широко стрихнин использовала.
— Я могу продолжать показания? — На этот раз уже Саша перебил Лютова.
— Да, да, безусловно. — Жандарм приложил руку к сердцу, наклонил голову. — Приношу извинения.
— Когда мне доставили два жестяных цилиндра, я наполнил их динамитом и пулями.
— Отравленными?
— Да, отравленными.
— Стрихнином?
— Да, стрихнином… Потом я сделал два картонных футляра, вложил в них снаряды и оклеил футляры сверху коленкором. После этого снаряды от меня унесли. Собственно говоря, этим и ограничилось мое участие в замысле на жизнь государя императора.
Котляревский вытянул шею («Лиса делает стойку», — отметил Саша), посмотрел через плечо сидевшего перед ним арестованного в сторону писарей, как бы спрашивая: все успели записать? И, получив удовлетворительный ответ, снова опустился на стул. («Сейчас лиса начнет мышковать, петлять, путать следы, вертеть хвостом…»)
— Скажите, Ульянов, — начал прокурор медленно, задумчиво, — а третий снаряд вы тоже коленкором обклеили?
