Аня, шатаясь, садится в кресло и дикими глазами смотрит на Григорьева.
— Я сказал тебе, что готов на все, даже на преступление, чтобы видеть тебя, не потерять так… сразу, — говорит он, смотря в сторону.
Аня молчит. Все вихрем кружится у нее в голове. Как, что это? Шутит он что ли?
— Но ведь это подлость! — бормочет она.
— Эх, не все ли равно, — махает он рукой, — я просил, молил… все равно любви твоей мне не видать — я это понимаю… Так буду хоть целовать тебя, — ударяет он кулаком по столу. — Тебя отец насильно выдал за меня замуж — ты согласилась на эту сделку. Я тебя люблю, считаю своей женой и требую тебя к себе «по этапу».
Аня поднялась, бледная и спокойная.
— Дайте мне мою шляпу, — говорит она, аккуратно складывая и пряча вексель в сумочку.
— Что ж ты молчишь?
— Что же мне вам сказать? Я слышала, что у воров и разбойников есть «каторжная совесть», а у вас нет и ее.
Аня идет к двери, на ходу надевая шляпу.
— Ты придешь? — вырывается у него бешеный крик.
— Конечно, приду, — поворачивает она к нему голову, — только кто гарантирует мне, г-н Григорьев, что вы будете аккуратно платить?
— Вам придется поверить на слово. Вы придете завтра?
— О нет! Нет! Только не завтра!
— Когда?
— Не знаю… скажу по телефону… потом! — и Аня почти бежит к двери.
— Вот вексель, папа.
— Один! Что это?
— Я должна приходить за каждым отдельно.
— Почему? — со страхом поднимается с дивана Роман Филиппович.
— Так, его фантазия…
— А отдаст он остальные?
— Должно быть, отдаст…
Роман Филиппович со страхом смотрит в лицо дочери.
Лицо это бледно, только яркие губы ярче обыкновенного и сложились в какую-то застывшую гримасу отвращения.
— Это ужасно, Аня. Что за издевательство! Жить под дамокловым мечом! — схватывается за голову Роман Филиппович.
— Аня, — робко спрашивает он, — ты не была слишком резка с Григорьевым?
Аня вдруг делает несколько шагов к отцу и, пристально смотря на него, произносит:
— Я была очень любезна, а он необыкновенно почтителен. Моя беседа так понравилась ему, что он желает продлить удовольствие и потому не отдает сразу всех векселей…
Роман Филиппович перебирает вещи на письменном столе и, не глядя на дочь, говорит:
— Однако ты иди скорей к матери, она сердилась… ты там что-то забыла купить… А завтра он отдаст другой вексель?
— Я завтра не пойду.
— Как, Аня! — с ужасом восклицает Роман Филиппович.
— Я завтра не пойду.
— Аня, восклицает он, — подумай… как же ты не пойдешь, но тогда… что же значит этот, когда там осталось девять… да если бы даже у него остался один… что ты делаешь со всеми нами?
— Я пойду послезавтра! — почти вскрикивает она и быстро уходит, а Роман Филиппович слышит в коридоре ее взволнованный голос, в котором слышны слезы:
— Паша! Ванну! Скорей мне ванну!
Он съеживается и втягивает голову в плечи.
— Ты невозможно манкируешь своими обязанностями!
— Что такое, мамочка? — спрашивает Аня.
— Лиза сегодня жаловалась, что у нее нет ни одной чистой блузочки: ты забыла их отдать в стирку…
— Ах, мамочка, правда, я забыла.
— А сегодня Лиза принесла по немецкому двойку: ты не просмотрела перевод. Если ты уже взялась следить за ее уроками, то должна исполнять это аккуратно.
— Мама, я ничего не могу поделать с Женей. Когда я запретила ей ходить на скетинг-ринк за дурные отметки, ты сама сняла это запрещение.
— Ты прекрасно знаешь, что я против системы наказания и наград. Нужно влиять на ребенка иначе, нужно пробуждать в нем сознание своего долга.
— Да, я тебя давно уж хотела просить не пускать Лизу на скетинг.
— Почему это?
— Да потому, что она там сошлась с неподходящей для нее компанией. Какие-то гимназисты провожают ее, назначают свидания, один пишет даже любовные письма, а она на них отвечает.
— Что ты говоришь! Боже мой, как ей это могло прийти в голову?
— Не волнуйся так, мама; если бы я знала, что ты так волнуешься, я бы тебе не стала говорить!
— Позови ее сейчас ко мне!
— Мама, теперь ты взволнованна, не лучше ли просто запретить ей ходить на этот скетинг — как бы в наказание за двойку. Она понемножку позабудет эти глупости, а если ты подымешь историю, она вообразит себя жертвой и назло станет поддерживать глупый флирт… Помнишь, как бывало с Лидой…
