Я помню, что «настоящая наука» должна быть обставлена глубокой тайной!
Как трудно удержаться от желания пробовать свою силу!
Я уверена, что если бы самому серьезному человеку дали бы эту силу, в первую минуту он обязательно стал бы пробовать ее на пустяках.
Как верно это схвачено Уэллсом в одном из его рассказов.
В рассказе Уэллса один «простой» человек получил дар делать чудеса, и какая глупая путаница получается.
Уверяю вас, когда мне дана была ничтожная доля этой науки, на какие глупости я ее употребила! Заставила вертеться стулья в моей комнате, привела в отчаяние сиделку, заставляя скатываться простыни на кровати, которую она стелила, стучала в углах комнаты, но, когда кувшин с треском перескочил с умывальника на стол, я бросила эту игру, потому что сиделка чересчур перепугалась.
Когда она ушла, меня опять неудержимо потянуло испытать новую силу. Я заставляла подниматься на воздух разные мелкие предметы, поиграла на мандолине, не дотрагиваясь до нее, и, когда вы пришли, влюбила вас в себя, доктор.
Как видите, я была не умнее героя Уэллсова рассказа.
Нет, «эту науку» нельзя давать всем! Что бы за путаница вышла!
В эту ночь мне было стыдно взглянуть на «него».
Когда я вошла, он покачал головой.
Я стала раскаиваться, а он сказал мне:
— Это неудивительно: люди посерьезнее тебя — старцы, убеленные сединами, отказавшиеся от мира, — первое время делают вещи не умнее.
— Слушай, — сказала я ему, — отчего ты своей силой не уничтожишь все зло на земле?
— И моей силе есть предел. А позволь спросить тебя, знаешь ли ты законы, которыми управляется Вселенная? Может быть, все, что ты называешь злом, нужно для какой-нибудь высшей цели, высшего блага? Мало ли и среди людей совершается зла и преступлений, цель которых — дать счастье многим?
— А ты знаешь эту «высшую» цель?
— Знаю. Но тебе еще рано знать; не торопись, любовь моя, всему придет время, а ты пока играй стульями в твоей комнате. Только помни — не разменяй на мелочь данный тебе золотой.
— Нет, нет! Этого больше не будет! Ты прав: что за глупые фокусы, детская игра! Клянусь тебе — этого больше не будет!
Проснувшись, я задумалась: на что употребить данную мне силу? И все казалось мне таким мелким и ничтожным. Сила эта годна была только на мелкие фокусы, которые стоит показывать разве в балагане. Я решила просить у «него» еще знания, и он сказал мне:
— Ты уже прошла первую ступень, тебя уже не занимает поражать и удивлять людей, потерпи — и скоро будешь знать больше.
Инцидент с кувшином и простыней не остался не замеченным — сиделка была так перепугана, что боялась войти в мою комнату.
Сплетня дошла до вас, и вы во время нашей с вами прогулки по саду спросили меня:
— Что за чудеса, Елена Петровна, показали вы сегодня Маше?
— Вы верите в медиумическую силу, доктор? — спросила я.
— Конечно, нет. Это одно шарлатанство.
— Я тоже шарлатанила, дорогой доктор; конечно, глупо было пугать бедную Машу, но это я со скуки. Мне адски скучно: я привыкла работать, гулять… Да, невесело сидеть в сумасшедшем доме.
Вы тогда схватили мои руки, сжали их и стали уверять, что я совершенно поправилась.
Лицо ваше было смущенное, виноватое.
Вам было стыдно, что вы удерживаете в лечебнице уже здорового человека, но вам казалось ужасным расстаться со мной.
Мама и Шура навещали меня теперь каждый день, и мама уговаривала меня ехать домой, но я сама не хотела.
Мне здесь было удобнее — я не рисковала, что мне помешают «спать» ночью.
Я ждала того, что он мне обещал.
Мама в последний раз пришла ко мне очень веселая, хотя немного взволнованная.
— Представь, Леночка, какая счастливая случайность, — начала она, — доктор только что вчера советовал для полного укрепления твоих нервов пожить тебе где-нибудь в хорошем климате, переменить обстановку. Я задумалась, как это устроить, и вдруг получаю письмо от тети Лиды. Ты помнишь тетю Лиду?
— Очень смутно, мама. Я была такая маленькая, когда она уехала… Ну, ну, рассказывай скорей, — спросила я, ужасно заинтересованная. Значит, «он» устраивает мою поездку через тетю Лиду, с которой мы в продолжение многих лет только изредка переписывались.
