– Рассказывайте! – потребовал Иван Филаретович, приглаживая и так идеальный пробор.
– Мы тогда из Крыма возвращались. Из отпуска, значит. Я дослужился к тому времени, да-с, и поставили меня аж начальником охраны! Ехали мы на двух поездах – в одном царь с семьёй, в другом – свита и багаж ихний. Сижу, значит, чаи с пышнотелой девкой из прислуги гоняю, и тут эта… жена Николая Радова этого. Эммой её кличут. Как забежит, да как в слёзы кинется.
"Нельзя через Одессу. Христом Богом прошу, измените маршрут! – кричит бедняжка.
"Чегой-то?" – засумневался я и девке сисястой, значит, подмигиваю.
Если б ни муж-придворный, я бы её и слушать не стал. Делов что ли нету боле?
"Все погибнем мученической смертью, если через Одессу поедем", – дальше нагнетает неугомонная.
"Слушай её, полковник, она у меня блаженная. И по мелочи предсказывает, и большое горе предчувствует", – говорит тогда господин Радов, качая головой. Правда-правда.
Я покосился на матушку Вашей барышни, три раза моргнул, сглотнул, дёрнул подбородком влево, поправил китель, да и решился.
"Чёрт с вами! Едем через Александровск. Но об этом никому, ни одной живой душе".
В самый, значит, последний момент маршрут изменили. Послал я, значит, депешу в Одессу кому следует. Нашли они потом заложенную мину в четырнадцати километрах от города. Если бы не Эмма Радова, мы все погибли б. А ты говоришь измена. Да за такую мать невесте Вашей сто грехов списать можно было! Ей Богу, святая женщина.
* * *
Лужи блестели, отражая свет уходящего солнца. Небо, в свинцовых рваных тучах, давило. Анхен брела домой уставшая, выжатая, как бельё после стирки.
– Вот что надобно мне сейчас! – сказала она, увидев вывеску кондитерской лавки, и перешла на другую сторону дороги.
– Сколько лет, сколько зим! Анна Николаевна, голубушка, давненько Вы ко мне не заглядывали. А что же сестрица Ваша? Здорова ли она? – завалил её вопросами улыбчивый хозяин лавки Жорж Мармеладов.
Месье Жорж, пучеглазый, кудрявый брюнет лет сорока, стоял за прилавком орехового цвета со стеклянной витриной, уставленной соблазнительными сладостями.
– Здорова. Что сделается ей? Читает и музицирует. Музицирует и читает.
– Ну и славно. А вот Вы, барышня, мне совсем не нравитесь. Думы невесёлые Ваше личико не красят. Поверьте старому Жоржу. Что у Вас стряслось? Рассказывайте.
– Да. Ерунда. По работе всё, по службе. Дело новое висит у нас. Запутанное донельзя, – отмахнулась Анхен.
– Ах, вон оно что! Тогда Вы пришли по адресу. Известно ли Вам, что десерты улучшают настроение в сто миллионов раз?
Хозяин кондитерской лавки подмигнул ей, и они вместе рассмеялись.
– Что желает мадмуазель для поднятия душевного настроя?
– Всё как обычно, месье Жорж. Конфет господ Абрикосовых – разных, коробку монпансье и пастилы.
Идти до дому с увесистым пакетом сладостей стало гораздо легче. И лужи казались веселее, и небо выше. Улыбка сползла с лица Анхен, едва она увидела домовладелицу, стоящую в парадной. Никакой радости! А то привяжется опять с расспросами.
– Анна Николаевна, я погляжу, Вы из кондитерской идёте. Что за праздник нынче? Неужели Святых жен-мироносиц, праведного Иосифа Аримафейского и Никодима? – всё-таки спросила её госпожа Вислоушкина, пытаясь разглядеть, что в пакете.
– За праздниками Вам до́лжно следить, Серафима Савельевна, а не мне. Не помешало бы и за домом приглядывать. Хоть иногда. Вон ступени грязные какие. Ая-яй-яй! Ведь поскользнуться можно и упасть, – пожурила любопытную старушку Анхен и демонстративно торжественно поднялась по лестнице, избегая мест не совсем чистых.
Дверь в квартиру ей отворила Акулина и с порога начала ворчать.
– Вот как всегда ты, Анька, грязюку притащила с улицы-то, Боже упаси. Сымай обувку-то. Сымай скорее! Да не здесь, а на коврике. Э-эх!
Анхен не обращала на неё внимания, а присела и обняла прискакавшую в прихожую крольчиху Джоконду. Любимицу.
– Машенька всё же умницей выросла, не чета тебе шилохвостке. И ботики у неё чистенькие, и сама опрятная, да вежливая. Э-эх! – продолжала монотонную речь Акулина.
Анхен прошла в гостиную и застала там задумчивую Мари. Та сидела с бумагой в руках за столом, освещённым жёлтым светом керосиновой лампы.
