Затем, словно поняв, что она и в самом деле обеспокоена, он продолжил уже серьезно:
— Предоставьте все мне. Я позабочусь, чтобы ваш отец помог мне и тем самым порадовал вас.
— Спасибо… спасибо, — импульсивно воскликнула Теодора. — Вы очень добрый… и чуткий… и я очень… очень… вам… благодарна!
Ее глаза встретились с глазами графа, и ей почему-то трудно было отвести взгляд…
А дальше заговорщики провели, что называется, чарующие два часа за рассматриванием картин, пока граф не предложил выйти на свежий воздух.
— Вы довольно налюбовались на лошадей Стаббса! Теперь пойдемте поглядим на моих.
— О, мне уже не терпится! — охотно откликнулась на приглашение Теодора.
— А покататься? Хотите?
— Больше, чем я могу выразить! Но, боюсь, если я все же сяду на лошадь, вы меня устыдитесь.
— Почему?..
— Потому что хотя я и привезла с собой костюм для верховой езды… Но он очень старый…
— Я не думаю, что лошади будут хоть в какой-то степени против этого возражать, — весело рассмеялся граф, — а если вы боитесь еще чьего-то мнения, мы с вами можем покататься вдвоем.
— А разве так можно?
— Моим гостям позволительно делать все, что им заблагорассудится.
— Значит, завтра утром мы с вами можем покататься верхом — вдвоем?
— Если вы будете готовы к семи тридцати.
— Я встану гораздо раньше, чтобы не опоздать!
Он опять рассмеялся, на этот раз глядя на нее с умилением:
— Тогда я точно встану вовремя и буду ждать вас весь в нетерпении.
— Для меня это будет… просто чудом. Я только надеюсь… — Теодора внезапно умолкла.
Она поняла, что чуть было не сказала грубость, однако надеялась, что леди Шейла не услышит ее и не впадет в гнев. Вот уж кто расценит это как беспримерную наглость — дочь реставратора, которого позвали почистить картины, едет на верховую прогулку наедине с хозяином дома. Ужас, ужас и ужас.
Впрочем, при чем тут леди Шейла и ее мнение? Глупо лишать себя шанса покататься на, безусловно, восхитительных лошадях и отлично провести время в замке. Все, что происходит с ней в эти дни, — не повторится… Это — воспоминание на всю жизнь. Так что вперед! Не боится она никакой леди Шейлы! Но, ободрив себя этим внутренним кличем, Теодора вдруг поняла, что это неправда.
И вот перед ней объект искушения для Александра Колвина — картина Никола Пуссена, основоположника французского классицизма. Чеканная и ритмичная композиция, выстроенная самым выгодным для зрителя образом. Фигуры персонажей настолько живые, что, кажется, могут вот-вот сойти с картины, и до них можно будет дотронуться и заговорить с ними.
Теодора стояла в студии, глядя на изображение известных античных героев — Аполлона и Дафны, — и убеждалась все больше: картина требует огромной, колоссальной работы.
Это было одно из величайших произведений Пуссена, и она знала, что ее отец назвал бы его хорошим образцом интеллектуального наполнения коллекции.
У них в Маунтсорреле имелся Тьеполо на тот же самый сюжет и с тем же названием — «Аполлон и Дафна». Что ж, разные живописцы нередко запечатлевали на полотне одни и те же события истории и мифологии, одних и тех же героев. Взять хоть Венеру! Кто только ее не писал… Боттичелли, Джорджоне, Веласкес — и не только они писали ее: рождающейся из морской пены, спящей, перед зеркалом…
Но этим чудесным полотном Пуссена, очевидно, пренебрегали уже много лет, и Теодора понимала: нужен не один день, а возможно, и не одна неделя, чтобы вернуть ему первозданное совершенство. К чести сказать, их менее значительный в художественно-изобразительном отношении Тьеполо в Маунтсорреле — в безупречной сохранности!
После ланча Теодора поднялась наверх и заглянула в спальню отца. Тот дремал, полуоткинувшись на подушки, в постели. Она решила его не тревожить и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Возвращаться ко всем ей не хотелось, и девушка предпочла посидеть в студии и почитать. Но увидев картину, она поняла, что работа, ради которой они приехали в замок, ждет и что ей пора начинать.
Ланч был неприятным. Леди Шейле Теодора явно мешала, в том не было никаких сомнений, и красавица демонстрировала это, либо полностью игнорируя Теодору, либо посылая в ее сторону недобрые взгляды во время общего разговора.
