— Что случилось? Ребенок заболел? — спросила обеспокоенно.
Женщина-Пьеро не сводила глаз с лежащего у нее на коленях младенца.
— Нет, не заболел. Но с ним что-то не так. Посмотри — совсем крошечный, будто только родился. Легкий, как пушинка. — Она взяла русалчонка на руки и грустно покачала головой. — Боюсь, он не выживет.
Некоторое время женщины молча разглядывали малыша.
— Он никогда не плачет, — шепнула Елена, чтобы мать ребенка не услышала.
— Почему?
— Думаю… слишком слаб.
Крошечная грудка быстро поднималась и опадала, будто маленький изо всех сил боролся за каждый вздох.
— Как ты думаешь, это мальчик или девочка? — смущенно спросила Мариам.
Елена присмотрелась. Крошечные, идеальной формы ножки срослись лодыжками, ступни смотрели наружу, напоминая рыбий хвост.
— Ни то ни другое. А может, наоборот… Какая разница, если… — Акробатка печально покачала головой. — Посмотрим, что будет дальше. Давай сделаем, что собирались.
Великанша положила русалку под деревом, чтобы та немного погрелась на солнышке. Земля была каменистой, но приятно пахла мятой и тимьяном. В траве лежал кусок мрамора, часть колонны древнего храма. Елена присела на него, достала из кармана щетку и начала расчесывать молодой женщине волосы.
— Ей нравится, — мягко прошептала циркачка. — Тебе приятно?
— Думала, мы хотим заставить ее говорить, а не расчесать ей волосы.
— Терпение, Мариам. Она заговорит, вот увидишь.
И правда, через некоторое время русалка расслабилась, закрыла глаза и подставила лицо теплым лучам. Подул бриз, внизу на море появились легкие волны, белая пена сияла на фоне синего горизонта. Похожие на красное золото волосы «морской нимфы» развевались на ветру. Елена перестала расчесывать и взяла ее за руку.
— Фессала! — попыталась она привлечь внимание несчастной, подергав ее за руку.
— Фессала? — «Морская дева» подняла глаза цвета морской волны, взглянула на Елену, потом — по сторонам.
— Как тебя зовут? Тебя ведь как-то называли раньше? Πώςλέγε?[19] — переспросила она, снова подергав «морскую деву» за руку. — Oνομα?[20]
— Какое нам дело до ее имени? — проворчала Мариам, засовывая руки в карманы. — Тебя все равно не слышат. Может, отпустим их в море? Она вообще будто спит наяву. Попробуй это. — Силачка протянула Елене амулет.
Та покачала фигуркой у русалки перед глазами. Серебро заблестело на солнце, колокольчики тихо звенели.
— Смотри! Это тебе и малышу, — ласково шепнула Елена.
Вложила кулон молодой женщине в руку, сжала ее пальцы, но та, казалось, ничего не заметила. Амулет выскользнул и упал.
— Никакого толку. Она слабоумная. Может, даже от рождения.
Силачка нетерпеливо швырнула камень с обрыва. Но фокусница не сдалась: подняла кулон и снова показала русалке.
— Смотри, Фессала, это быстро амулет. — Вдруг она быстро зажала фигурку в кулаке. — А теперь его нет! Пропал! А что у нас тут? — Улыбаясь, достала вещицу из-за уха молодой женщины.
— Зря стараешься. Она никогда не заговорит. — Великанша взяла еще один камень, высоко подбросила и долго смотрела, как он катится по склону холма.
— Мариам…
— Она ничего не расскажет ни о Бочелли, ни о себе…
— Мариам! — испуганно оборвала ее Елена. — Только посмотри!
— Куда?
— На нее!..
Силачка обернулась и сразу заметила: в русалке что-то изменилось. Мариам опустилась на колени рядом с женщинами.
— Что ты с ней сделала?
— Ничего, клянусь! Просто фокус…
— Покажи еще раз, быстрее!
Амулет мелькнул в руках фокусницы, словно рыбка. Фессала снова заинтересовалась. Грустная женщина доставала фигурку из-за ее уха, потом из сапога Мариам, с ветки дерева, под сенью которого они сидели.
— Глаза! Посмотри на ее глаза!
Казалось, молодая женщина медленно просыпается после долгого сна.
— Скорее дай ей попить.
Великанша сняла с пояса кожаную фляжку и протянула русалке, но та оттолкнула ее, изящным движением положила руку Елене на плечо и недоуменно огляделась, словно прозрела. Губы едва заметно шевелились.
— Пavayiaµоv! Она пытается что-то сказать!
Сначала Фессала не могла произнести ни звука. Быстро заморгала, озадаченно дотронулась рукой до горла. Фокусница подошла поближе, поднесла ухо ко рту бедняжки. И — расслышала! Всего одно слово, произнесенное хрипло, но отчетливо.
