Асимметричный бой между волками и псами для поклонников травли был особо захватывающим. Ситуация менялась каждую долю секунды. Клочья шерсти, выпачканные в крови, летели от сбившихся в два неравных клубка животных. Угрожающее рычание и клацание клыков сопровождались восторженным воем толпы болельщиков. Один из волков свалился под натиском двух волкодавов. Зато второй, казалось, вот-вот одолеет третьего пса.
Буйные зрители ликовали от «яркого» боя. И всё-таки, когда Алёна заговорила, часть публики, находившаяся поблизости от неё, поняла то, что она произнесла:
— Разбегайтесь, волки окаянные и люди честные! Здесь звери уйдут на волю.
Алёна подняла руку, указывая на щель, только что ею расширенную. Люди в ужасе бросились врассыпную, а вот проигрывающий сватку пёс словно понял призыв юродивой — и стремглав проскочил в дыру изгороди. Сбив слабо закреплённую жердь, он, вырвавшийся из волчьих клыков, казалось, бросился на людей. Но ужас зевак сменился негодованием: собака, скуля, бежала под их защиту! Однако преследовавший её волк оказался очень умным — разъярённость смертельной схваткой оставила его, едва он проскочил в дыру, уже расширенную псом. Волк не стал ни преследовать противника, ни наказывать ненавистных ему людей. Он убежал с Болотного поля в сторону ближайшего леса. Выстрелы вдогонку, видимо, не навредили зверю.
Всю эту сцену с негодованием и восхищением наблюдал строго и со вкусом одетый господин из только что подъехавшей кареты.
— Как серому удалось уйти? — спросил он у стоявших рядом людей.
— Не знаем, барин, — ответили ему. — Опять, должно быть, колдунья ему помогла. Как в прошлый раз.
— Какая колдунья?
— А вот… — указал, было, мастеровой, но осёкся: Алёна Волчья Заря исчезла, как в воздухе растворилась.
— Хотел бы я поглядеть на колдунью, — сказал господин из кареты.
К карете подошёл студент:
— Ах, это вы, господин Васнецов! Собираетесь осчастливить нас новым шедевром? Это же знаменитый живописец! — показал он толпе свою «осведомлённость в культуре». — Он картины пишет!
— Не знаю, будет ли шедевр, но я не одобряю этого зрелища, развращающего нравы и губительного для души.
— Ну что вы, право, Виктор Михайлович! Не нами это придумано. Но, впрочем, весело! А всё-таки я прав, вы не только из чувства протеста сюда пожаловали.
— Исключительно из этого чувства! Впрочем, писать картину я действительно собираюсь. На ней я намерен изобразить настоящего волка. Таким, каким он воспринимался нашими славными предками, людьми русскими. «И бурый волк ей верно служит…» — помните строки? Да ведь и в сказках волк — уважаемый. Хороший зверь хорошему человеку всегда поможет. Как в сказке про Ивана Царевича, который, как известно, ездил верхом именно на Сером Волке… А всё-таки я рад, что увидел, как уходил этот серый рыцарь. Каков экземпляр! Не совсем серый, а скорее бурый… Красиво уходил! Это было не стыдное бегство побеждённого — гордый уход из плохого и презираемого общества! И лицо у этого волка — да, именно лицо — замечательное! Не злоба в нём, а философское понимание несовершенства мира. И нежелание множить несовершенство…
— Господин Васнецов, — обратился к художнику студент, — вы так говорите, что я просто полюбил волка. И заранее уверен, что полотно ваше будет прекрасным. И — простите мне мою дерзость — разрешите взглянуть на работу ещё до её завершения. Хочу знать, как реализуется замысел.
— Извольте, — ответил живописец и сообщил собеседнику свой адрес.
Перед Васнецовым предстал рыжий скорняк Пантелей:
— Барин, — спросил он растерянно, — растолкуй мне, тёмному: как же тебя твои кони не убили? Али слова колдовские знаешь? Ведь, почуяв волков, они понести должны…
Живописец развёл руками. Вместо него ответил ямщик:
— И понесли бы, да девица-оборванка что-то прошептала им и морды перекрестила. После этого они волков бояться и перестали.
— А как же я этого не видел? — удивился Васнецов.
— Каждому своё дело, барин, — ответил ямщик, — ты на людей и волка глядел, а я — на коней.
— Вот, не зря говорят, что колдунья она, — заключил скорняк, — с лошадьми разговаривает…
