Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты Богу на земле…
Александр Павлович прочитал отрывок из рукописной оды и спросил графа Аракчеева, в гостях у которого в новгородском имении Грузино пребывал уже третий день:
– Скажите, Алексей Андреевич, неужели молодому поколению я представляюсь таким тираном, что они столь яростно и люто ненавидят меня?
– Ваше Величество, не принимайте близко к сердцу неуклюжий мальчишеский пасквиль. Этот жалкий рифмоплет Пушкин и на меня тоже написал эпиграмму. Ее все мои враги тут же заучили наизусть. Подождите, дай Бог памяти, сейчас вспомню… А, вот…
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И совета он учитель,
А царю он – друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести…
Аракчеев подошел к чайному столику, посмотрел на него и укоризненно покачал головой:
– Зря вы не едите, это совсем плохо. Чай совсем остыл и ваши любимые поджаренные гренки тоже. Не надо так убиваться, Ваше Величество, слезами горю не поможешь. Бог дал, Бог взял. Все в руках Божьих. Лучше помолитесь за упокой ее невинной девичьей души.
– Я и так часами молюсь за нее, мой друг. Но за что небеса так суровы ко мне? Я легче пережил гибель законных малолетних детей. Хотя каких законных? Тебе ли не знать всей моей семейной драмы! Отцом Марии был Адам Чарторыйский, Лизы – Алексей Охотников. Да ладно об этом. Но смерть Софьи в самый канун ее свадьбы с князем Шуваловым меня потрясла до глубины сердца. Это же моя кровинушка, Алексей. Моя родная доченька! Умница! Красавица! И ее Господь отнял у меня. Вот она, кара Господня за мой юношеский грех! Я взошел на трон, переступив через труп собственного отца. Я должен страдать! Я готов претерпеть любое наказание. Но при чем здесь Софи? Нет мне прощения на этой земле. Прости меня, Господи, за все мои прегрешения! Прости меня, моя дорогая, моя маленькая Софи!
Последние слова государь произносил уже стоя на коленях перед иконой Спасителя. Хозяин намерился уйти, чтобы оставить своего высокопоставленного гостя наедине с его горем, но царь вовремя его остановил, встал с колен, вытер слезы и спросил:
– А где сейчас этот Пушкин?
Благо на память глава Собственной канцелярии его Величества не жаловался.
– Его еще четыре года назад отправили в ссылку на юг, чтобы он вдали от столицы задумался, о чем можно писать, а о чем нет. Служит по линии министерства иностранных дел, кажется, в Кишиневе.
– Распорядитесь, чтобы Пушкина уволили со службы. Мне не нужны такие помощники, – твердо и громко высказал царь свою волю, а про себя добавил. – Обо мне он может сочинять любые нелепицы, но радоваться погибели моих детей – это уже слишком.
Только через двое суток государь, сильно исхудавший, с темными кругами под глазами, вышел из гостевой комнаты к обеду.
Настасья, так звали любовницу графа, заправлявшую всеми делами в имении, на всякий случай поставила прибор и для дорогого гостя и не ошиблась.
Обедали втроем. Царь, хозяин и его гражданская жена. Несчастливого в браке Алексея Андреевича с домоправительницей, полной и рябой, но очень чувственной женщиной, связывали долгие годы нежной дружбы и совместной жизни, как Александра Павловича с княгиней Нарышкиной, матерью покойной Софи. Поэтому ни о каком стеснении присутствием дамы не могло идти и речи, мужчины говорили прямо и открыто, словно были одни в рабочем кабинете.
Находясь еще под впечатлением недавнего разговора о Пушкине, царь первым спросил своего негласного премьер-министра о тайных обществах:
– Что, заговорщики по-прежнему готовят переворот?
– Да, Ваше Величество, червь французского вольнодумства подтачивает устои православного государства. Мои осведомители доносят, что тайных обществ по меньшей мере два: Южное и Северное. Южане настроены наиболее радикально. Они – сторонники вооруженного революционного переворота и установления революционной диктатуры. Руководит ими полковник Павел Пестель.
– Герой войны 1812 года?
– Так точно, Ваше Величество. Во главе Северного общества стоит капитан гвардии Никита Муравьев. Планы северян более умеренные. Они не хотят окончательно свергать самодержавие, но намерены сделать из императора верховного чиновника, который бы получал из казны большое жалованье. А всем в стране, по их мнению, должно заправлять Учредительное собрание.
