– Ведь мне сейчас столько же лет, сколько было моему батюшке, когда он погиб. Похоже, что и срок моего царствования тоже подходит к концу…
– Побойтесь Бога, государь!
– Не перебивай меня, граф, а то вообще не скажу, что я надумал за эти дни, пока оплакивал Софи. Не волнуйся, руки на себя не наложу. Я же христианин. Речь пойдет о другом…
Александр Павлович замялся, затем так резко встал с кресла-качалки, что оно еще долго потом качалось взад-вперед, подошел к бордюру и сказал:
– Я намереваюсь, мой друг, по собственной воле и без принуждения отречься от престола и прожить остаток жизни как частное лицо.
Аракчеев потерял дар речи от такого признания.
– Но, Ваше Величество… История не знает подобных примеров!..
Он поперхнулся дымом и закашлялся.
Александр Павлович подошел к своему старому товарищу и с силой похлопал ладонью по его спине. Кашель понемногу отступил.
– Вы ошибаетесь, граф. В Древнем Риме был такой император, Диолектиан. Он добровольно отказался от власти и удалился в свое дальнее имение. Когда к нему римляне прислали делегацию с просьбой вернуться обратно на трон, то застали его за возделыванием своего огорода. Их император был счастлив, показывая своим гражданам, какую он вырастил капусту.
– Но это же почти миф, государь. В современной истории вы таких примеров не найдете!
– А что мне история, граф? Я всегда творил ее сам, – высокомерно заявил царь, но потом, похоже, вспомнив, у кого он перенял эту заносчивость, смиренно добавил: – С Божьей помощью, конечно. Жаль, что англичане отравили беднягу Наполеона. Это был достойный противник. Схватка с ним придавала смысл всей моей жизни.
Обескураженный граф не знал, что и ответить. Император тем временем продолжал:
– Все когда-нибудь бывает впервые. Вы думаете, что я не вижу, как пронырливый Меттерних водит меня за нос со Священным союзом? Потакая моей набожности на словах, на деле он насаждает в Европе еще худшие порядки, чем были до пришествия Наполеона. Я никогда себе не прощу, что послушался этого хитрого лиса и не помог грекам, восставшим против османского ига. Есть пределы добродетельному терпению христианина. Даже в международных делах. Знаете, граф, в чем была моя ошибка? Я хотел установить мировое торжество христианских добродетелей. Но невозможно переделать мир, не изменив самого себя. А может быть, и не надобно вовсе никаких реформ? Пусть этот мир несправедлив по самой своей природе, но если каждый просто станет поступать по совести в своем ближнем кругу, может, тогда и наступит царство Божие на земле? Поймите, Алексей Андреевич, в самой моей душе еще нет покоя. Иногда я так истово верю в Бога, что не могу понять цинизма и неверия других, а порой сам пускаюсь во все тяжкие, а потом снова каюсь в грехах перед Создателем.
Моя душа все еще находится в поиске, она стремится найти дорогу к Богу, иногда ей даже кажется, что она встала на путь истинный, но это пока только кажется. Я хочу обрести это единство, этот душевный покой. Я устал от власти. Я отдал ей почти четверть века своей жизни. И солдату после двадцати пяти лет службы дают отставку. Тем паче царю.
– И как вы себе представляете эту процедуру, государь? – задал конкретный вопрос Аракчеев.
Александр Павлович задумался, прошелся по веранде и честно признался:
– Я еще не решил, как и когда это лучше сделать. Об этом, кстати, я и хотел посоветоваться с вами, граф.
– Но кого бы вы видели вместо себя на российском престоле, Ваше Величество? Наследника-то у вас нет. Заговорщики только и ждут удобного случая, чтобы поднять восстание.
– Не волнуйтесь, граф, никакой республики в России не будет. У меня нет детей, зато есть братья. Да, я знаю, что Константин непригоден для верховной власти. Он слишком вспыльчив, слишком неуравновешен, как наш отец. К тому же вопреки интересам династии женился на простолюдинке. Мне и самому нравятся польки, но не до такой же степени! А что вы думаете о Николае?
Аракчеев размышлял. Он уже не раз задавался этим вопросом – кто придет на смену Александру? Лучшей кандидатуры, чем великий князь Николай Павлович, российский Ришелье не находил. Конечно, у Романова-младшего не тот полет мысли, как у старшего брата, зато имеется врожденное стремление к порядку и субординации. Именно эти качества сам Алексей Андреевич очень высоко ценил в людях. Граф не сомневался, что он легко докажет свою полезность новому монарху, более того, даже упрочит свои позиции при дворе.
