Лицо Сперанского налилось краской. И он гневно выпалил:
– Вы что ли намеренно перевираете мои идеи, генерал? Неужели до сих пор не можете простить мне, что ваши племянники не выдержали экзамена при приеме на государственную службу? Но не я же виноват, что у вас такие недалекие родственники. Что же касается Конституции, то в моем проекте, напомню, всем гражданам России гарантируются лишь общегражданские права…
– И крепостным? – ловко вставил слово министр полиции.
– Да, и крепостным. И надо постепенно отменять этот варварский пережиток Средневековья, когда одни люди могут быть имуществом других. Но в моем проекте политические права пока предусматриваются лишь для класса собственников.
– Ой уважили старика, – с сарказмом в голосе заметил министр полиции. – А то я уж подумал, что Михаил Михайлович баб и мужиков в Думу сгонит. Вот они надумают-то! Вмиг всю водку в стране выжрут.
По залу прокатился смешок. Даже государь и тот заулыбался.
– Полноте пикироваться, господа, – успокоил он спорщиков. – Обязательно рассмотрим ваш проект, Михаил Михайлович. Вот выиграем войну у Наполеона и рассмотрим.
Когда все вышли из зала и статс-секретарь остался наедине с императором, Сперанский набрался смелости и обратился к Александру:
– Разве я когда-нибудь предлагал Вашему Величеству что-либо вредное для пользы Отечества?
Царь нахмурился, показывая всем своим видом, что ему неприятен этот разговор, но все же ответил:
– Нет. Ваша финансовая реформа оказалась весьма эффективной. Вы создали настоящую систему управления финансами, чего никогда в России раньше не было.
– Поверьте мне, государь, политическая жизнь страны так же нуждается в реформах, как и экономика.
Но император молча встал со своего кресла с явным намерением удалиться.
И тогда реформатор не выдержал и обречено произнес:
– Вы слишком слабы, государь, чтобы управлять, но слишком сильны, чтобы быть управляемым.
Царь повернулся спиной к своему советнику и, заложив руки за спину, вышел из зала.
Но на следующий вечер домой к Сперанскому вломились жандармы. Их возглавлял сам министр полиции генерал Балашов.
– По высочайшему волеизъявлению государя нашего, императора Александра, статс-секретарь, товарищ министра юстиции, член комиссии составления законов Сперанский Михаил Михайлович, сын священника, отправлен с сего дня в отставку со всех вышеперечисленных постов. Ему надлежит немедленно отправиться в ссылку со всем семейством в Нижний Новгород на постоянное проживание, – громогласно зачитал царский приказ министр, а от себя добавил. – Собирайся, Иуда. Жандармский офицер с тройкой ждет тебя у ворот. Будешь знать, как на православной земле сеять антихристову ересь, наполеонов прихвостень…
Пока Сперанские собирали свою нехитрую поклажу, Балашов, по-хозяйски развалившись в кресле, травил похабные анекдоты.
– А вот еще одна пикантная историйка. Ее мне отписал князь Куракин из Парижа. События происходят в одном портовом городе на берегу Ла-Манша. Один усталый путешественник ночью стучится в гостиницу. Ему открывает хозяин и говорит, что мест нет. Но бедняга сильно просится на постой, готов претерпеть любые неудобства. Хозяин поддался-таки на уговоры, но предупредил, что в комнате путешественник будет не один. Тот согласился. Каково же было его удивление, когда, вошедши в комнату, он увидел, что на соседней кровати лежит женщина. Мужик, не долго думая, пристроился к ней, а после, довольный, лег на свою кровать и уснул. Проснулся он рано, соседка лежала неподвижно. Он оделся и вышел из комнаты. За завтраком слуга удивленно у него спрашивает, мол, как вы не испугались спать в одной комнате с мертвой француженкой? А путешественник ему и отвечает: странно, а я думал, что это живая англичанка!
Но реакции не последовало. Бывший императорский статс-секретарь спустился по лестнице, поддерживая под руку жену, не проронив ни слова. Ни один мускул не дрогнул на его лице, а на веснушчатых щеках его супруги не блеснуло и слезинки. Урожденная английская леди умела скрывать свои чувства. Лишь слуги рыдали и голосили на весь дом, прощаясь со своими хозяевами.
