– Как странно и страстно вы заговорили! – воскликнула Фиби, глядя на него с удивлением и замешательством, отчасти встревожившись, отчасти едва сдерживая смех. – Вы говорили о сумасшествии Пинчеонов, неужели оно заразно?
– Я понял вас! – Художник покраснел и рассмеялся. – Кажется, я действительно немного не в себе. Эта тема слишком сильно завладела моим сознанием с тех пор, как я поселился в том старом шпиле. Чтобы отчасти избавиться от нее, я изложил один инцидент из семейной истории Пинчеонов в форме легенды и собираюсь напечатать его в журнале.
– Вы пишете для журналов? – заинтересовалась Фиби.
– А вы не знали? – воскликнул Холгрейв. – Вот она, цена литературной славы! Да, мисс Фиби Пинчеон, среди множества моих чудесных талантов есть и писательский, и мое имя, заверяю вас, появлялось на обложках Грэхема и Годи[50] в списке не менее респектабельных имен, которыми они так славятся. В разделе юмора я хорошо себя показал, а что до трагичности, я выжимаю слезы не хуже лука. Но не прочитать ли вам мою историю?
– Да, если она не слишком длинная, – ответила Фиби, добавив со смехом: – И не слишком скучная.
Последнего дагерротипист не мог определить и сам, однако он достал свернутую рукопись и, пока поздние солнечные лучи золотили семь мрачных шпилей, начал читать.
Однажды молодой Мэттью Мол получил сообщение от почтенного Гервазия Пинчеона, который желал немедленно увидеть его в Доме с Семью Шпилями.
– И чего от меня хочет твой хозяин? – спросил плотник у черного слуги мистера Пинчеона. – Его дому нужен какой-то ремонт? К нынешнему времени он может понадобиться, и не по вине моего отца, который построил тот дом! Я не позднее прошлого воскресенья читал надписи на надгробии старого полковника, и, судя по датам, дом простоял уже тридцать семь лет. Неудивительно, что крыша требует моего внимания.
– Не знаю, чего хочет масса, – ответил Сципион. – Дом довольно хорош, и старый полковник Пинчеон тоже считал его хорошим – иначе с чего бы ему болтаться призраком в комнатах и пугать бедного старого негра?
– Ладно, ладно, друг Сципион, передай своему хозяину, что я приду, – со смехом ответил плотник. – Для честной работы я подхожу как никто. А дом, значит, одержим призраком? Чтобы изгнать духов из Семи Шпилей, понадобится работник иного толка. Даже если полковник угомонится, – добавил он, бормоча себе под нос, – мой старый дед, колдун, наверняка останется с Пинчеонами, покуда стоят эти старые стены.
– Что ты там бормочешь, Мэттью Мол? – спросил Сципион. – И почему так мрачно на меня смотришь?
– Неважно, уголек, – ответил плотник. – Неужели никому, кроме тебя, не позволено выглядеть мрачным? Иди к своему хозяину, скажи, что я приду, и, если увидишь госпожу Эллис, его дочь, передай ей нижайший поклон от Мэттью Мола. Она вернулась из Италии такой красавицей, – чудной, мягкой, гордой, – но осталась Эллис Пинчеон!
– Он говорит о госпоже Эллис! – восклицал Сципион, отправляясь выполнять задание. – Этот простой плотник! Да ему позволено разве что наблюдать за ней издалека!
Этот юный плотник, Мэттью Мол, стоит отметить, был человеком непонятым и не слишком любимым в собственном городе, хоть против его характера, умений и честности в работе свидетельств и не было. Антипатия (ибо это чувство называлось именно так), которую питали к нему столь многие, была отчасти результатом его собственной отстраненности, а отчасти связана с происхождением.
Он был внуком старого Мэттью Мола, одного из первых поселенцев города, который прославился в свое время как ужасный колдун. Этот нечестивец завершил свой путь, когда Коттон Мезер и его собратья священники, образованные судьи и иные мудрецы, равно как сэр Уильям Фиппс, прозорливый губернатор, приложили все усилия, чтобы ослабить великого врага всех душ, отправив множество его последователей по каменистому пути к Висельному Холму. С тех пор, однако, по причине излишнего рвения в этом крайне полезном деле, преследование ведьм оказалось не столь приемлемо для Всевышнего, сколь приятно врагу рода человеческого, которого этим действом пытались ослабить и полностью одолеть. Несомненными были потрясение и ужас в воспоминаниях о тех, кто был казнен за ужасное преступление – колдовство. Их могилы в разломах скал оказались неспособны удержать в себе поспешно сброшенные туда тела. Старый Мэттью Мол в особенности отличался тем, что без промедления и затруднений поднимался из гроба, как обычный человек поднимается с постели, и зачастую показывался по ночам, столь же явственно видимый, как обычные люди при свете дня. Сей зловредный колдун (на которого наказание совершенно не произвело должного впечатления) имел привычку навещать особняк, именуемый Домом с Семью Шпилями, с владельцами которого у призрака было нерешенное дело о землевладении. Призрак, похоже, – с упрямством, которое было самой выдающейся его характеристикой еще при жизни, – настаивал, что именно он по праву является собственником участка земли, на котором построили дом. И требовал, чтобы ему либо заплатили за пользование землей с того самого дня, когда начали рыть погреб, либо же отдали сам особняк, иначе он, призрачный кредитор, будет вмешиваться во все дела Пинчеонов и будет причинять вред и тысячу лет спустя. То была жуткая история, возможно, но она не казалась такой уж невероятной тем, кто помнил непоколебимое упорство старого колдуна Мола.
