От поцелуя света Фиби тихонько проснулась и в первый миг не поняла, где находится и отчего вокруг нее задернуты тяжелые фестоны полога. Ей было совершенно ясно лишь одно: настало раннее утро, и, что бы оно с собой ни несло, прежде всего нужно встать и помолиться. Тягу к молитвам подхлестывала и сама обстановка мрачной комнаты с ветхой мебелью, в особенности высокие строгие стулья, один из которых стоял у ее изголовья и выглядел так, словно старомодный персонаж сидел над нею всю ночь и исчез лишь за миг до того, как мог быть на нем обнаружен.
Тихонько одевшись, Фиби выглянула в окно и увидала в саду розовый куст. Довольно высокий и сильно разросшийся, он подпирал стену дома и был буквально усыпан очень красивыми белыми бутонами довольно редкого вида. Бóльшая часть цветков, как потом обнаружила девушка, была изнутри попорчена плесенью, однако издали могло показаться, что весь этот розовый куст буквально этим летом был пересажен из райского сада вместе с питающей его почвой. На самом же деле его посадила Эллис Пинчеон – прапрапратетушка Фиби – в грунт, который подходил лишь цветущим растениям, но за минувшие два века стал жирным и липким от сгнивших на нем овощей. Однако цветы, питавшиеся истощенной старой землей, все так же посылали Творцу свежую благоуханную благодарность, ничуть не уменьшившуюся из-за того, что ныне ею дышала Фиби, в окно которой долетал аромат роз. Торопливо сбежав по скрипучей, не покрытой ковром лестнице, она нашла тропинку в сад, собрала самые лучшие розы и принесла в свою комнату.
Юная Фиби принадлежала к тому типу людей, которых природа одарила, как исключительным правом, способностью преображать все вокруг. Это своего рода врожденное волшебство, владеющие которым способны извлекать из окружающих вещей скрытые в них возможности и создавать вокруг себя уют и домашнюю атмосферу, в каком бы месте и на какое бы время они не останавливались. Даже кривой шалаш из ветвей кустарника, сложенный путниками посреди лесной чащи, стал бы уютным домом после того, как в нем переночевала бы подобная женщина, и сохранял бы уют еще долгое время после того, как ее молчаливая фигурка растворилась бы в окружающих сумерках. Заброшенной, мрачной и сумрачной комнате Фиби, столь долго никем не востребованной – кроме пауков, мышей, возможно, крыс и призраков, – требовалась изрядная доля ее волшебства, поскольку долгое отсутствие обитателей имеет свойство стирать все следы более радостных дней. Как именно Фиби с подобным справлялась, понять невозможно. У нее, похоже, не было никакого изначального плана, но парой прикосновений то здесь, то там, сдвинув часть мебели к свету и убрав другую в тень, подвязав или опустив занавеску, за полчаса она сумела придать жилищу гостеприимный вид. Не так давно, всего лишь прошлой ночью, ее спальня более всего напоминала сердце старой девы, в котором не было ни солнца, ни домашнего тепла, одни лишь призраки и призрачные воспоминания; в течение многих лет ни один гость не переступал порога ни комнаты, ни сердца.
Этому непостижимому волшебству была свойственна еще одна характерная черта. Спальня, без сомнения, была свидетельницей множества сцен человеческой жизни: здесь пролетали радости брачных ночей и новые бессмертные души сходили в мир, совершая первый свой вздох; здесь умирали старики. Но – либо благодаря белым розам, либо же иному незримому влиянию – обладающий тонкими чувствами человек сразу бы понял, что отныне девичья спальня очищена от всего былого зла и печалей – одним лишь ее дыханием и счастливыми мыслями. Сны прошлой ночи были настолько радостны, что навсегда изгнали из комнаты прежние горести.
Расставив вещи по своему вкусу, Фиби вышла, собравшись снова спуститься в сад. Помимо розового куста она заметила и другие дикорастущие цветы, мешающие друг другу развиться (как часто случается и в человеческом обществе). Однако у лестницы Фиби столкнулась с Хепизбой, которая, поскольку час был еще слишком ранним, пригласила девушку в комнату, которую называла бы своим будуаром, будь ей известно это французское слово. В комнате можно было увидеть несколько старых книг, корзину для рукоделия и пыльный письменный стол, а с другой ее стороны располагался большой темный предмет мебели довольно странного вида, который старая леди называла клавикордом. Более всего он напоминал гроб, и, поскольку на нем не играли и даже не открывали его много лет, он содержал в себе немало мертвой музыки, которая задыхалась в нем. Человеческие пальцы не касались его клавиш со дней Эллис Пинчеон, которая обучалась чудному искусству музицирования в Европе.
