Украшений в комнате было лишь два, если их можно назвать таковыми. Первое – это карта земель Пинчеонов на востоке, не гравированная, но изготовленная вручную неким талантливым рисовальщиком, украсившим ее гротескными фигурами индейцев и диких животных, в числе которых можно увидеть и льва: природа того региона была столь же мало изучена, как и его география, что приводило к самым фантастическим ошибкам. Вторым украшением был портрет старого полковника Пинчеона в две трети его роста, в мягкой шапочке, кружевном воротнике, поверх которого легла седоватая борода; в одной руке он держал Библию, другой приподнимал железную рукоять меча. Последний предмет удался художнику лучше прочих и изображен был с куда большей выразительностью, нежели святая книга. Мисс Хепизба Пинчеон остановилась, оказавшись лицом к лицу с этим портретом, и наградила его странным взглядом из-под нахмуренных бровей, который люди, незнакомые с ней, определили бы как выражение горькой злости и недовольства. Однако ничего подобного в нем не было. На самом деле к изображенному на портрете давнему предку наша истрепанная временем леди испытывала истинное почтение, а странно нахмуренные брови и сузившиеся глаза являлись лишь невинным следствием ее близорукости и попыток заставить свое зрение сменить расплывчатые очертания объектов на четкие линии.
Нам стоит задержаться на миг на этом несчастном выражении лица бедной мисс Хепизбы. Ее сердитый взгляд – так утверждали те, кто время от времени видел ее в окне, – сослужил мисс Хепизбе очень плохую службу, закрепив за ней славу злобной старой девы; вполне вероятно, что, разглядывая себя в мутном зеркале, она постоянно видела нахмуренные брови отражения, и это привело ее к почти такой же несправедливой мысли. «Сколь отвратительно сварливой я выгляжу!» – часто шептала она себе и верила своим словам. Но сердце ее никогда не хмурилось. Оно по природе своей было нежным, чувствительным, полным тончайшей дрожи и трепета и не теряло этих качеств, пока ее лицо привыкало хмуриться и щуриться, становясь упрямым, а то и яростным. Но упрямство не было свойственно Хепизбе, за исключением тех случаев, которые имели отношение к самым нежным ее пристрастиям.
Однако все это время мы слишком малодушно медлим на пороге нашей истории. По правде говоря, довольно неловко раскрывать суть того, что собралась сегодня сделать мисс Хепизба Пинчеон.
Как уже было замечено, на первом этаже развернутого к улице шпиля недостойный предок почти век назад устроил свою лавку. С тех пор как старый джентльмен оставил дела и упокоился под крышкой своего гроба, не только дверь лавочки, но и внутренняя ее обстановка оставались без изменений, и вековая пыль собралась дюймовым слоем на полках и прилавке, частично заполнив чаши старых весов, словно единственная ценность, которой они достойны. Та же пыль набилась в приоткрытый ящик для денег, в котором до сих пор валялся фальшивый шестипенсовик: цена наследной гордости, которая была здесь посрамлена. Таким было состояние лавочки во времена детства старой мисс Хепизбы, когда она и ее брат играли в прятки в этом забытом закутке. Таким оно и оставалось до совсем недавнего прошлого.
Однако теперь, хоть витрина лавочки и была все еще надежно закрыта шторой от взглядов прохожих, внутри произошли значительные перемены. Пышные и тяжелые фестоны паутины, на сотворение которых ушла жизнь не одного поколения пауков, были аккуратно сметены с потолка. Прилавок, полки и пол были отчищены, а последний даже посыпан свежим речным песком. Бурые весы также являли следы безуспешных попыток привести их в порядок и стереть ржавчину, которая, увы, въелась в саму их суть. Вдобавок маленькая лавочка уже не пустовала. Любопытный взгляд, получи он возможность провести ревизию за прилавком, обнаружил бы бочонок, два, а то и три – в одном пшеничная мука, в другом яблоки, а в третьем, возможно, мука кукурузная. Стоял там также и сосновый ящик, заполненный мылом в брусках; другой, того же размера, содержал сальные свечи, десяток на фунт. Небольшой запас коричневого сахара, немного белой фасоли и лущеного гороха, еще несколько видов таких же недорогих и всегда востребованных товаров составляли бóльшую часть ассортимента. Все это могло показаться призрачным или фантасмагорическим отражением убого заставленных полок старого лавочника Пинчеона, за исключением того, что некоторые товары обладали свойствами и формой, едва ли известными в его время. К примеру, там была стеклянная ваза, заполненная «гибралтарскими камешками», не подлинными, конечно же, осколками каменного фундамента знаменитой крепости, а вкусными конфетами, тщательно обернутыми в белую бумагу. Джим Кроу
