И снова вилки зацокали, и ножи застучали.
— Как ты могла! — шепнула дочери Мали.
— Рассчиталась за цукерки, — тихо произнесла Эмилия. — Не печалься, Мали, это дзецко за себя постоить.
— Пусть уйдет с моих глаз! — зло сказала Мали. — Ненавижу предателей!
— Расскажи мамусе, что было в школе, — попросила у Любови Эмилия.
— А ничего не было. Адинке сказали, что ее папа — отравщик. Танька Зайцева сказала.
— Адина мне ничего не рассказала, — растерянно прошептала София.
— А чего ей было рассказывать? Она рыдала.
— Ну, ну, и что ты сделала? — спросила Эмилия. Глаза ее лучились.
— Рассказала директрисе, что говорила про нее Танька в раздевалке. Теперь Таньку выгонят из школы.
— Час от часу не легче! — крикнула Мали.
— Дак она же за Адинку заступилась! — растерялась Эмилия.
— Когда в белой семье рождается негритенок — это позор. Но когда в порядочной семье растет безнравственное чудовище… это… это…
— Это подарок небес, — хмуро заключил Гец. — Вот как бы я мог защитить Адинку? А пигалица смогла. Может быть, нам следует у нее учиться?
— Мне страшно, — прошептал Юцер.
— А мне уже нет. Я уже привык, — ответил Гец и положил себе на тарелку еще кусочек гуся. — Ешь, друг. Не исключено, что это наша последняя совместная трапеза.
Любовь отдали в школу раньше времени. Ей было всего шесть лет, а в школу принимали с семи. Но выхода вроде не было.
Сначала к Мали пришла дворничиха Андзя. Ее большие красные щеки тряслись, как студень.
— Ваша бандытка, — сказала Андзя, — привязала пустую консервную банку к хвосту кота Мица и отнесла его на чердак. Там сушится белье, там я убираю, как в квартере, там завсегда тихо и чисто. И Миц — добрый кот, никого не тревожит. Но банка на хвосте может зварьевать кого угодно. Мой Миц начал носиться по белью мадам Познер. А я все ее белье перестирала, кто мне за это заплатит?
Мали пошла за кошельком.
Через несколько дней к ней пришла Рахель, мама толстого Ильюшки.
— Твоя дочь, — сказала Рахель, умяв два куска яблочного пирога, — играет в ножички на деньги и дружит с хулиганами. Вот! — Рахель засунула руку в карман юбки, пошарила в бездонных глубинах этого кармана и где-то возле колена обнаружила то, что искала. — Вот! — повторила она торжествующе. — Этим она хотела бить Ильюшу. Я это у нее отобрала. Вот!
— Что это? — удивилась Мали, разглядывая свинцовый браслет с дырками и выпуклостями.
— Кастет! — торжествующе крикнула Рахель. — В дырки суют пальцы, моя рука не входит, кто-то отлил эту штуку по ее нежной ручке. Вот! Этим бьют и убивают! Это — холодное оружие! Оно есть только у хулиганов! И за это сажают!
— Боже мой! — испугалась Мали. — А из чего его делают?
— Из свинца.
— И где они его берут?
— Хулиганы? Откуда я знаю! Спроси у своей красотки.
Мали решила отложить разговор с Любовью до удобного момента. Долго ждать не пришлось.
— Юцер, — осторожно приступила к делу Мали, решив вовлечь в разговор еще и мужа, — сегодня Любовь приехала домой на милицейской машине. Она каталась со своими дружками на задней лестнице троллейбуса.
— Отчаянный ребенок! — покрутил головой Юцер.
— Дома была только Пашка, — хмуро продолжила Мали. — Она открыла дверь, увидела милиционера. И у нее потемнело в глазах.
— О! — улыбнулся Юцер.
— Не смешно! — отрезала Мали. — Выслушав рассказ милиционера, Перпашка стала гоняться за Любовью по квартире. А твоя Либхен скакала по диванам, столам и стульям, как Андзин кот по белью мадам Познер.
— Какой кот? По какому белью?
— Неважно. Как кот, который бегает по белью. А потом она выскочила на задний балкон, где стоят кадушки с капустой и мочеными яблоками. Пашка ринулась за ней. Тогда Любовь залезла на балконную решетку и стала на ней балансировать.
— Это опасно! — всполошился Юцер.
— Твоя очаровательная дочь говорит, что ничуть, потому что ноги прочно держатся в кольцах решетки. Она имеет привычку залезать вместе со своими новыми друзьями на балконы с крыш и там не раз проделывает этот смертельный трюк.
— Господи! — испугался Юцер. — Это действительно не смешно. Кто эти новые друзья?
— Не знаю. Она отказывается назвать имена.
— И что было дальше?
