— Он прав, — сказал Джошуа. — Шмяк то есть.
— Стало быть, так и запишем, — сказал я.
У Иакова с Иоанном была только одна лодка, где поместились бы мы все и собаки Варфоломея; она стояла па якоре в Магдале, в двух часах ходьбы на юг от Капернаума. Поэтому мы выдвинулись с утра пораньше, чтобы нас не задержали в деревнях по дороге. Джошуа решил нести благую весть язычникам, и теперь мы перебирались на другой берег, в город Гадара, что в Десятиградии. Там держали всех гоев.
Пока мы ждали лодку на магдальском берегу, вокруг Джошуа собралась толпа женщин, стиравших белье, и упросила его рассказать о Царстве. Неподалеку я заметил молодого мытаря — он сидел за небольшим столом под тростниковым зонтиком. Парень прислушивался к Джошу, но я не мог не отметить, что глаза его не отрываются от женских седалищ. Я бочком подобрался ближе.
— Круто, да? — сказал я.
— Да. Круто, — ответил мытарь. Лет ему было около двадцати, худой, мягкие каштановые волосы, короткая бородка и светло-карие глаза.
— Как зовут тебя, откупщик?
— Матфей, — ответил он. — Сын Алфеев.
— Ничего себе — моего отца так же зовут. Слушай, Матфей, ты же, наверное, читать-писать умеешь, да?
— Ну еще бы.
— И не женат, правда?
— Нет, был помолвлен, но еще и свадьбу не сладили, а родители отдали ее за богатого вдовца.
— Печально. У тебя, наверное, душа болит. Очень, очень грустно. Видишь вон тех женщин? Такие вокруг Джоша постоянно увиваются. А лучше всего знаешь что? Он дал обет безбрачия. И ни одна ему не нужна. Ему интересно только человечество спасать да Царство Божие на землю нести. Ну, которое во всех нас, конечно. А вот женщины… по-моему, ты понял.
— Должно быть, чудесно.
— Ага, роскошь немыслимая. Мы сейчас едем в Десятиградие. Чего б тебе с нами не поехать?
— Я не могу. Мне поручили таможенный надзор за всем этим побережьем.
— А он — Мессия, Матфей. Мессия. Подумай только. Ты — и Мессия.
— Ну, я не знаю…
— Женщины. Царство. Ты же слыхал, как он воду в вино обращает.
— Но мне правда нужно…
— Ты когда-нибудь пробовал бекон, Матфей?
— Бекон? Это из свиней, что ли? Нечистая еда?
— Джошуа — Мессия, и Мессия говорит, что нормально. Вкуснее ты ничего в жизни не съешь, Матфей. И женщины его обожают. Мы едим бекон каждое утро — вместе с женщинами. Ей-богу.
— Мне тут все закончить нужно, — сказал Матфей.
— Заканчивай. Слушай, пометь мне тут кое-что заодно, а? — Я перегнулся через его плечо и показал на несколько имен в гроссбухе. — Увидимся на борту, когда закончишь, Матфей.
Я вернулся на берег, где Иаков с Иоанном подтянули лодку так, что до нее можно было добраться вброд. Джошуа отблагословлял прачек и услал их назад к стирке, рассказав притчу о пятнах.
— Господа, — крикнул я. — Прошу прощения, Иаков, Иоанн и вы, Петр с Андреем. В этом квартале о налогах можете не волноваться. Все улажено.
— Как? — спросил Петр. — Где ты денег достал?
Я обернулся и махнул Матфею, трусившему к берегу:
— Вон тот добрый человек — откупщик Матфей. Он едет с нами.
Матфей подбежал ко мне и остановился, ухмыляясь, как дебил, и переводя дух:
— Здрассьте. — И он робко помахал остальным ученикам.
— Добро пожаловать, Матфей, — сказал Джошуа. — Милости просим в Царство.
Затем покачал головой, повернулся и побрел по воде к лодке.
— Он тебя любит, малец, — сказал я. — Ей-же-ей любит.
Так нас стало десять.
Джошуа заснул на груде сетей, накрыв лицо широкой соломенной шляпой Петра. Прежде чем тоже сесть и задремать под мерный плеск волн, я отправил Филиппа на корму объяснять Матфею про Царство и Духа Святого. (Я прикинул, что ему, с его способностью к цифири, легче будет разговаривать со сборщиком податей.) На борту у нас имелись два комплекта братьев, а лодка была бимсом широка, парусности небольшой и очень, очень медленная. Примерно на середине озера я услышал, как Петр сказал:
— Не нравится мне это. Похоже на шторм.
Я подскочил как ужаленный и посмотрел на небо: в самом деле, через горы к востоку от озера переваливались черные тучи — и с приличной скоростью. Молниями они цепляли верхушки деревьев. Не успел я толком продрать глаза, как низкий борт захлестнуло волной, и я вымок до нитки.
